ТРЕТИЙ СНЕГ С. Щипачеву!

КОЛОКОЛЬЧИК

ПОТЕРЯ

ЛИШНЕЕ ЧУДО Т.П.

Потеряла Россия  
в России  
Россию.  
Она ищет себя,  
как иголку в стогу,  
как слепая старуха,  
бессмысленно руки раскинув,  
с причитаньями ищет  
буренку свою на лугу.  
Мы сжигали иконы свои.  
Мы не верили 
собственным книгам.  
Мы умели сражаться лишь с пришлой бедой.  
Неужели не выжили мы  
лишь под собственным игом,  
сами став для себя  хуже, 
чем чужеземной ордой?  
Неужели нам жить суждено  
то в маниловском, молью побитом халате,  
то в тулупчике заячьем драном  

с плеча Пугача?  
Неужели припадочность —  
это и есть наш характер,  
то припадки гордыни,  
то самооплева —  
и все сгоряча?  
Медный бунт, 
соляной и картофельный —  
это как сон безопасный.  
Бунт сплошной —  
вот что Кремль сотрясает сегодня,  
как будто прибой.  
Неужели единственный русский наш  
выбор злосчастный —  
это или опричнина  или разбой?  
Самозванство сплошное.  
Сплошные вокруг атаманы.  
Мы запутались,  

чьи имена и знамена несем,  
и такие туманы в башках на Руси,  

растуманы,  

что неправы все сразу,  
и все виноваты во всем.  

Мы в туманах таких  

по колено в крови набродились.  

Хватит, Боже, наказывать нас.  
Ты нас лучше прости,  

пожалей.  

Неужели мы вымерли?  
Или еще не родились?  

Мы рождаемся снова,  
а снова рождаться — еще тяжелей.    

Все, ей-богу же, было бы проще  
и, наверно, добрей и мудрей,  
если б я не сорвался на просьбе —  
необдуманной просьбе моей.    



И во мгле, настороженной чутко,  
из опавших одежд родилось  
это белое лишнее чудо  
в грешном облаке темных волос.    



А когда я на улицу вышел,  
то случилось, чего я не ждал,  
только снег над собою услышал,  
только снег под собой увидал.    



Было в городе строго и лыжно.  
Под сугробами спряталась грязь,  
и летели сквозь снег неподвижно  
опушенные краны, кренясь.    



Ну зачем, почему и откуда,  
от какой неразумной любви  

это новое лишнее чудо  
вдруг свалилось на плечи мои?    


Лучше б, жизнь, ты меня ударяла —  
из меня наломала бы дров,  
чем бессмысленно так одаряла,—  
тяжелее от этих даров.    



Ты добра, и к тебе не придраться,  
но в своей сердобольности зла.  
Если б ты не была так прекрасна,  
ты бы страшной такой не была.    



И тот бог, что кричит из-под спуда  
где-то там, у меня в глубине,  
тоже, может быть, лишнее чудо?  
Без него бы спокойнее мне?    



Так по белым пустым тротуарам,  
и казнясь и кого-то казня,  
брел и брел я, раздавленный даром  
красоты, подкосившей меня...  

Разве же можно,  
чтоб все это длилось?  
Это какая-то несправедливость...  
Где и когда это сделалось модным:  
"Живым - равнодушье,  
внимание - мертвым?"  
Люди сутулятся,  
выпивают.  
Люди один за другим  
выбывают,  
и произносятся  

для истории  
нежные речи о них -  
в крематории...  
Что Маяковского жизни лишило?  

Что револьвер ему в руки вложило? 
 Ему бы -  
при всем его голосе,  
внешности -  
дать бы при жизни  
хоть чуточку нежности.  
Люди живые -  
они утруждают.  
Нежностью 
только за смерть награждают.    

В прохладу волн загнав
стада коров мычащих,
сгибает стебли трав
жара в застывших чащах.

Прогретая гора
дымится пылью склонов.
Коробится кора
у накаленных кленов.

Изнемогли поля,
овраги истомились,
и солнцу тополя
уже сдались на милость.

Но все-таки тверды,
сильны и горделивы
чего-то ждут сады,
и ждут чего-то нивы.

Пусть влага с высоты
еще не стала литься,
но ждут ее сады,
и ею бредят листья.

Пускай повсюду зной,
и день томится в зное,
но все живет грозой,
и дышит все грозою.

ПЕВИЦА

СТАРЫЙ ДРУГ

Маленький занавес поднят.  
В зале движенье и шум.  
Ты выступаешь сегодня  
в кинотеатре "Форум".    



Выглядишь раненой птицей,  
в перышках пули тая.  
Стать вестибюльной певицей -  
это Победа твоя?    



Здесь фронтовые песни  
слушают невсерьез.  
Самое страшное, если  
даже не будет слез.    



Хочешь растрогать? 
Не пробуй...  Здесь кинопублика вся  
с пивом жует бутерброды,  
ждет, чтоб сеанс начался.    



Публика не понимает  
что ты поешь, почему,  
и заодно принимает  
музыку и ветчину.    



А на экране фраки,  
сытых красоток страна,  
будто победа - враки,  
или не наша она.    



Эти трофейные фильмы  
свергшиеся, как с небес,  
так же смотрели умильно  
дяденьки из СС.    



Нас не освободили.  
Преподнесли урок.  
В этой войне победили  
ноги Марики Рокк.  

Мне снится старый друг,  
который стал врагом,  
но снится не врагом,  
а тем же самым другом.  
Со мною нет его,  
но он теперь кругом,  
и голова идет  
от сновидений кругом.  
Мне снится старый друг,  
крик-исповедь у стен  
на лестнице такой,  
где черт сломает ногу,  
и ненависть его,  
но не ко мне, а к тем,  
кто были нам враги  
и будут, слава Богу.  
Мне снится старый друг,  
как первая любовь,  
которая вовек  
уже невозвратима.  
Мы ставили на риск,  
мы ставили на бой,  
и мы теперь враги —  
два бывших побратима.  
Мне снится старый друг,  
как снится плеск знамен  
солдатам, что войну  
закончили убого.  Я без него — не я,  
он без меня — не он,  
и если мы враги,  
уже не та эпоха.  
Мне снится старый друг.  
Он, как и я, дурак.  
Кто прав, кто виноват,  
я выяснять не стану.  
Что новые друзья?  
Уж лучше старый враг.  
Враг может новым быть,  
а друг — он только старый...