Я не знаю, как остальные,  
но я чувствую жесточайшую  
не по прошлому ностальгию — 
 ностальгию по настоящему.    



Будто послушник хочет к господу,  
ну а доступ лишь к настоятелю —  
так и я умоляю доступа  
без посредников к настоящему.   



Будто сделал я что-то чуждое,  
или даже не я — другие.  
Упаду на поляну — чувствую  
по живой земле ностальгию.    



Нас с тобой никто не расколет.  
Но когда тебя обнимаю —  
обнимаю с такой тоскою,  
будто кто-то тебя отнимает.    



Одиночества не искупит  
в сад распахнутая столярка.  
Я тоскую не по искусству,  
задыхаюсь по настоящему.    



Когда слышу тирады подленькие  
оступившегося товарища,  
я ищу не подобья — подлинника,  
по нему грущу, настоящему.    



Все из пластика, даже рубища.  
Надоело жить очерково.  
Нас с тобою не будет в будущем,  
а церковка...    



И когда мне хохочет в рожу  
идиотствующая мафия,  
говорю: «Идиоты — в прошлом.  
В настоящем рост понимания».    



Хлещет черная вода из крана,  
хлещет рыжая, настоявшаяся,  
хлещет ржавая вода из крана.  
Я дождусь — пойдет настоящая.    



Что прошло, то прошло. 
К лучшему.  
Но прикусываю, как тайну,  
ностальгию по-настоящему.  
Что настанет. Да не застану.

1976

Аминь.
Убил я поэму. Убил, не родивши. К Харонам!
Хороним.
Хороним поэмы. Вход всем посторонним.

На черной Вселенной любовниками отравленными
лежат две поэмы,
как белый бинокль театральный.
Две жизни прижались судьбой половинной — две самых поэмы моих
соловьиных!

Вы, люди,
вы, звери,
пруды, где они зарождались в Останкине, — в с т а н ь т е!
Вы, липы ночные,
как лапы в ветвях хиромантии, — встаньте,
дороги, убитые горем,
довольно валяться в асфальте,
как волосы дыбом над городом,
вы встаньте.

Раскройтесь, гробы,
как складные ножи гиганта,
вы встаньте — Сервантес, Борис Леонидович, Данте,
вы б их полюбили, теперь они тоже останки,
встаньте.

И Вы, Член Президиума Верховного Совета товарищ Гамзатов,
встаньте,
погибло искусство, незаменимо это,
и это важнее,
чем речь
на торжественной дате,
встаньте.
Их гибель — судилище. Мы — арестанты.
Встаньте.

О, как ты хотела, чтоб сын твой шел чисто и прямо,
встань, мама.

Вы встаньте в Сибири, в Париже, в глухих городишках,
мы столько убили
в себе,
не родивши,
встаньте,
Ландау, погибший в косом лаборанте,
встаньте,
Коперник, погибший в Ландау галантном,
встаньте,
вы, девка в джаз-банде,
вы помните школьные банты?
Встаньте.

Геройские мальчики вышли в герои, но в анти,
встаньте,
(я не о кастратах — о самоубийцах,
кто саморастратил
святые крупицы),
встаньте.

Погибли поэмы. Друзья мои в радостной панике — "Вечная память!"

Министр, вы мечтали, чтоб юнгой
в Атлантике плавать,
Вечная память,
громовый Ливанов, ну, где ваш несыгранный Гамлет?
вечная память,
где принц ваш, бабуся? А девственность
можно хоть в рамку обрамить,
вечная память,
зеленые замыслы встаньте как пламень,
вечная память,
мечта и надежда, ты вышла на паперть?
вечная память!..

Аминь.

Минута молчанья. Минута — как годы.
Себя промолчали — все ждали погоды.
Сегодня не скажешь, а завтра уже не поправить.
Вечная память.

И памяти нашей, ушедшей как мамонт,
вечная память.

Аминь.

Тому же, кто вынес огонь сквозь потраву, — Вечная слава!
Вечная слава!

1965

На лугу меж двух озер
вне обзора от шоссе,
как катается ковер,
мы купаемся в росе.

Ледяные одуванчики
исхлеставши плечи все,
ароматом обдавайте!
Мы купаемся в росе.

Все грехи поискупали,
окрещенные в красе,
не в людских слезах — в купавиных,
брось врачей! Купнись в росе!
Принимай росные ванны!
Никакого ОР3.

Как шурупчик высоты,
дует шершень от шоссе
где тут ты? и где цветы?
он ворчит: «Ля вам шерше …»

Милые, нас не скосили!
Равны ежику, осе,
мы купаемся в России,
мы купаемся в росе.

Полосатый, словно зебра —
ну и сервис! — след любви.
Ты в росе, в росе, в росевросевросевро — серва
ландыша не раздави!..

Как приятно на веранде
пить холодное «rosei» …
Вы купайтесь в бриллиантах!
Мы купаемся в росе.

Не пуля, так сплетня
их в гроб уложила,
не с песней, а с петлей
их горло дружило.

И пули свистали,
как дыры кларнетов,
в пробитые головы
лучших поэтов.

Их свищут метели.
Их пленумы судят.
Но есть Прометеи.
И пленных не будет.

Несется в поверья
верстак под Москвой.
А я подмастерье
в его мастерской.

Свищу, как попало,
и так и сяк.
Лиха беда начало.
Велик верстак.

1957

Не трожь человека, деревце,
костра в нем не разводи.
И так в нем такое делается
Боже, не приведи!

Не бей человека, птица,
еще не открыт отстрел.
Круги твои —
ниже,
тише.
Неведомое — острей.

Неопытен друг двуногий.
Вы, белка и колонок,
снимите силки с дороги,
чтоб душу не наколол.

Не браконьерствуй, прошлое.
Он в этом не виноват.
Не надо, вольная рощица,
к домам его ревновать.

Такая стоишь тенистая,
с начесами до бровей
травили его, освистывали,
ты-то хоть не убей!

Отдай ему в воскресение
все ягоды и грибы,
пожалуй ему спасение,
спасением погуби.

1968

И в моей стране, и в твоей стране
до рассвета спят — не спиной к спине.

И одна луна, золота вдвойне,
И в моей стране, и в твоей стране.

И в одной цене — ни за что, за так,
для тебя — восход, для меня — закат.

И предутренний холодок в окне
не в твоей вине, не в моей вине.

И в твоем вранье, и в моем вранье
есть любовь и боль по родной стране.

Идиотов бы поубрать вдвойне —
и в твоей стране, и в моей стране.

1977

В человеческом организме
девяносто процентов воды,
как, наверное, в Паганини
девяносто процентов любви!

Даже если — как исключение
вас растаптывает толпа,
в человеческом
назначении
девяносто процентов добра.

Девяносто процентов музыки,
даже если она беда,
так во мне,
несмотря на мусор,
девяносто процентов тебя.
1972

Спаси нас, Господи, от новых арестов.
Наш Рим не варвары разбили грозные.
Спаси нас, Господи, от самоварварства,
от самоварварства спаси нас, Господи.

Как заяц, мчимся мы перед фарами,
но не чужие за нами гонятся!
Мы погибаем от самоварварства.
 — От самоварварства спаси нас, Господи.

у нас не Демон украл Самару,
не панки съели страну, не гопники.
В публичных ариях, в домашних сварах
от самоварварства спаси наш госпиталь.
Не о себе сейчас разговариваю,
но и себя поминаю, Господи.

От мракобесья обереги нас,
от светлобесья избавь нас, Господи.
Новой победе самофракийской
не только крылья оставь, но — голову!..

Мне все же верится, Россия справится.
Есть просьба, Господи, еще одна —
пусть на обломках самоварварства
не пишут наши имена.

1989