Главная
Проект "Шанс"
Контакты
Помочь проектy
Новое на сайте
Публикуется впервые
Моя страничка
Обо мне
Конкурсы
Благодарность
Пpавила оказания первой помощи Школа выживания Созвездие талантов Магазин Тема дня: Интересные ссылки
Найти: на
Наши друзья:
 
<< стр. 1 2 3 4 >>
 
   

Понедельник, 27 марта 1944 г.

Дорогая Китти, Вообще, значительная  часть описания нашей жизни в Убежище должна  быть посвящена  политике. Поскольку  эта тема меня  не так уж  интересует,  я все откладывала ее в сторону. Но сегодня мое письмо будет об этом.
По вопросам политики  мнения часто расходятся. Это  естественно, так же как и то, что в трудные военные времена  об этом говорят больше, чем обычно.
Но глупо, что разговоры о политике часто приводят  к ссорам! Пусть заключают пари, смеются, спорят,  рассказывают анекдоты,  но только  не ругаются, ведь ссоры обычно заканчиваются плохо.
Люди с воли часто приносят ложные вести, но  радио  нас еще никогда  не обманывало. Настроение Яна, Мип, Кляймана, Беп и Куглера непрерывно меняется то в одну, то в другую сторону—в зависимости от политических прогнозов. У Яна, пожалуй, меньше, чем у других.
Здесь, в Убежище, политическая атмосфера всегда  одинаковая.  Во  время наших   многочисленных   дебатов  о  наступлении,   военных   бомбардировок, выступлениях   министров    слышишь    самые   разнообразные   высказывания!
«Невероятно!» «Боже правый, если они только  сейчас начинают,  на что же они рассчитывают?» «Дела идут замечательно, лучше нельзя!»
Оптимисты и пессимисты и, прежде всего, реалисты, не устают высказывать свои суждения и, как водится, каждый убежден в собственной правоте.
Вот,  например,  одну  даму  выводит из  себя  безграничное  доверие ее высокочтимого супруга к англичанам, а некий господин нападает на эту даму за ее насмешливое и скептическое отношение к его любимой нации!
И так с утра  до вечера, и  что удивительно—никому не  надоедает.  Я нашла одно безотказное средство, которое никогда не подведет. Представь, что тебя уколют  булавкой—обязательно подскочишь. И с моим  средством так же.
Начни разговор о политике --  всего один вопрос, слово или  предложение  - и вся семья включается, как один!
Как  будто  не  достаточно  было  сообщений  немецкого  командования  и английского  Би-би-си, так  недавно  настроили еще канал  «Воздушная волна».
Прекрасно,  конечно, хоть новости часто  удручающие. Англичане врут, подобно немцам, утверждая, что совершают воздушные налеты круглосуточно.
Итак,  радио включается в восемь утра, если не  раньше,  и потом каждый час до девяти, а  то и десяти-одиннадцати вечера.  Это  подтверждает то, что наши  взрослые—весьма терпеливые тугодумы  (касается лишь  некоторых, и я никого  не  хочу обидеть). По-моему, одной или  двух  сводок в  день  вполне хватило бы. Но старые гуси ... впрочем, о них я уже высказалась. Слушают все передачи подряд, а если не сидят перед радио, не  едят и не спят, то говорят о  еде,  сне  и политике.  Как бы от такой  рутины самой  преждевременно  не состариться!
А  вот  идеальный  пример:  речь  нашего  любимого  Уинстона  Черчилля.
Воскресенье, девять  вечера. Чайник под  колпаком  стоит  на  столе,  входят гости. Дюссель усаживается  слева от  радио,  господин  Ван  Даан перед ним, Петер рядом. Мама с другой стороны от Ван  Даана, за ней его  супруга. Мы  с
Марго  сзади,  Пим  за  столом.  Кажется, я не очень ясно  описала,  в какой последовательности мы сидим, но это не так уж важно. Мужчины курят, у Петера от  напряжения слипаются глаза.  Мама одета  в длинную ночную рубашку, она и госпожа  Ван Даан  вздрагивают от гула самолетов,  которые  все  же летят по направлению к Эссену, что бы  там  не говорил Черчилль. Папа потягивает чай, мы с Марго тесно прижались друг к  другу, потому что на наших  коленях  спит Муши. У Марго в волосах бигуди, моя пижама слишком короткая. Мирно, спокойно уютно,  но я с волнением ожидаю  окончания выступления.  А они, кажется,  не могут  дождаться конца и дрожат от нетерпения в предвкушении диспута. Словно мышка,  выглядывающая  из норки, дразня кошку, они провоцируют друг  друга и готовы спорить до бесконечности.
Анна

Вторник, 28 марта 1944 г.

Дорогая Китти, Я могла бы  еще много  рассказать на тему политики, но  сегодня у  меня много других новостей.  Во-первых, мама запретила  мне ходить наверх, потому что считает, что госпожа Ван Даан ревнует. Во-вторых,  Петер предложил Марго приходить наверх вместе со мной—не знаю, из вежливости или он хочет этого в самом деле.
И что  же теперь? Из-за  мамы я  вынуждена  сидеть  здесь,  в  обществе Дюсселя.  Уж не ревнует  ли она  сама? А папа поддерживает  нашу  с  Петером дружбу и радуется нашему взаимопониманию. По-моему, Марго тоже любит Петера, но понимает, что втроем нельзя  разговаривать так  свободно и откровенно как вдвоем.
Мама предполагает,  что Петер влюблен  в меня,  и честно говоря, мне бы хотелось, чтобы это была правда. Тогда  мы с  ним окажемся на равных,  и нам будет  легче друг  с  другом.  Мама говорит, что Петер слишком часто на меня
смотрит. Это верно: мы постоянно обмениваемся взглядами, и я замечаю, что он любуется моими ямочками на щеках. Но что могу с этим поделать?
Я в очень  трудном положении.  С мамой мы  в  конфликте. Папа закрывает глаза на  наше несогласие. Мама очень переживает из-за того, что любит меня, а я ее нет. Я же вовсе не переживаю: она для меня как бы уже не существует.
А Петер...  Нет,  Петера  я не оставлю, он так мил, и я восхищаюсь  им.
Между нами может возникнуть что-то  особенное. Почему же старшие суют  нос в наши дела? К счастью, я привыкла скрывать свои чувства,  и поэтому  никто не замечает, как он мне нравится. Скажет ли он, наконец, что-нибудь? Почувствую ли  я  прикосновение  его  щеки, как это было во сне с Петелем?  О, Петер  и Петель  --  вы слились  для  меня  воедино.  Взрослые  нас  не  понимают, им неведомо,  что мы счастливы, когда  сидим рядом и молчим. Они  не  понимают, почему нас так тянет  друг к другу!  О, когда же  мы преодолеем трудности? И все же хорошо, что сейчас нам трудно, тем чудеснее нам будет потом. Когда он кладет голову  на руки  и закрывает глаза, то  кажется  совсем  ребенком. Он такой  ласковый,  когда играет с  Муши.  Он сильный, когда поднимает мешок с картошкой или другие тяжести. Он мужественный, когда  наблюдает за обстрелом или пытается в темноте  обнаружить  вора. А  его беспомощность  и неловкость меня только трогают.  Я люблю, когда он мне  что-то объясняет, и сама всегда рада ему помочь.
Да, что нам наши мамаши! Только бы он сам не избегал меня.
Папа утверждает, что я кокетка, но это не так—я тщеславна, не более.
Мне  редко  приходилось слышать комплименты о моей внешности,  кроме  как от Ц.Н.—тот говорил, что  я очень мило  смеюсь. А вот вчера Петер сделал мне комплимент, так что приведу весь наш разговор.
Петер часто просит меня:  «Засмейся!» Вчера я спросила  его, почему  он этого хочет.
-  Потому что тебе  это очень идет. У  тебя появляются ямочки на щеках, интересно, откуда они берутся?
- Это у меня с рождения. Единственная моя красота!
- Нет, это совсем не так!
-  Почему же? Я знаю, что красавицей меня не  назовешь, я никогда ею не была и не стану.
- Не согласен. По-моему, ты очень симпатичная.
- Неправда.
- Если я говорю, то можешь мне верить!
После этого я, конечно, сказала, что и он очень славно выглядит.
Анна

Среда, 29 марта 1944 г.

Дорогая Китти, Вчера  в  своем выступлении  по  голландскому радио министр Болкенштейн сказал, что военные воспоминания, дневники и письма приобретут позже большую ценность.  После  этого все, конечно, заговорили о моем  дневнике. Ведь  как интересно будет опубликовать роман о жизни в Убежище. Уже по одному названию люди подумают, что это увлекательный детектив.
А если серьезно: что, если лет через десять после войны рассказать, как мы,  евреи, здесь  жили, ели, разговаривали? Хотя  я тебе много рассказываю, это лишь небольшая часть нашей жизни.  Например, ты не знаешь, что наши дамы ужасно  боятся бомбежек,  и  что  в  воскресенье  350  английских  самолетов сбросили пол миллиона килограмм взрывчатки на Эймейден,  дома тогда дрожали, как трава на ветру. И что всюду свирепствует эпидемия. Чтобы рассказать все, пришлось бы писать целый  день напролет. Люди стоят в очередях за овощами  и другими товарами, врачи не могут навещать больных,  потому что их машину тут же украдут. Взломов и грабежей так много, что невольно спрашиваешь себя: что же случилось с голландцами? Дети от восьми до одиннадцати лет разбивают окна в домах  и тащат  все, что попадается под  руку.  Никто не решается  уйти из квартиры даже на пять минут,  потому что за это  время можно лишиться всего.
Ежедневно   в  газете   публикуются  объявления  с   просьбой   вернуть   за вознаграждение украденные  пишущие машинки,  персидские ковры, электрические часы,  ткани.   Городские   куранты   разбирают  на   части,  то  же   -   с
телефонами-автоматами в будках.
Но откуда  взяться хорошему настроению  в  народе,  если все  голодают, недельного пайка едва хватает  на два дня, и только в кофейном суррогате нет недостатка. Высадка союзников  все откладывается. А между тем мужчин угоняют в Германию, дети недоедают и болеют, одежда и обувь у всех износилась. Новая подметка стоит на черном рынке семь с половиной  гульденов,  а сапожники или вообще  отказываются принимать обувь, или  обещают  починить ее только через четыре месяца, и за это время туфли часто пропадают.
Одно хорошо: трудности с продуктами и произвол властей приводят к росту сопротивления  против  оккупантов.  Служба по  распределению продовольствия, полиция, чиновники  разделились  на две  группы. Одни делают  все возможное, чтобы помочь соотечественникам, другие выдают своих сограждан, из-за чего те попадают  в  тюрьмы.  К счастью,  таких предателей среди  голландцев  совсем немного.
Анна

Пятница, 31 марта 1944 г.

Дорогая Китти, Подумай только: сейчас еще довольно холодно, а многие уже с месяц сидят без угля. Вот  весело! Но настроение  оптимистичное: дела на русском  фронте развиваются блестяще!  Не буду подробно  писать о  политике, но  вот главные новости: русские  войска вплотную  подошли к границам Генерал-губернаторства (12) и к реке Прут в Румынии.  Еще они стоят у  Одессы и окружили Тернополь.
Каждый вечер мы ждем чрезвычайного сообщения от Сталина.
В Москве ежедневно  салют. Хотят  ли они этим напомнить, что  война еще продолжается или просто выражают радость—не знаю. Немцы оккупировали Венгрию. Там живет  миллион  евреев,  боюсь,  что им плохо придется.
У нас  ничего особенного. Сегодня у господина Ван Даана день  рождения, он  получил  в подарок  две  пачки  табака,  кофе на  одну  чашку  (его жена сохранила его с прежних  времен), лимонный пунш от  Куглера, сардины от Мип, одеколон от нас,  сирень и тюльпаны. Да, и чуть не забыла—малиновый торт, немного  клейкий из-за  плохой муки и недостатка  масла, но все же  вкусный.
Разговоры  о нас с Петером немного  приутихли.  Сегодня  вечером  он за мной зайдет: это ему по-прежнему дается трудно, а поэтому и мне. Так приятно, что с ним  я могу  свободно говорить на любые щекотливые темы,  что немыслимо  с другими мальчиками. Например, разговор у нас зашел о крови  и в частности, о менструации. Петер  находит, что  женщины выносливы,  потому что  ежемесячно теряют кровь. Он и меня считает сильной. Ха-ха, почему бы это?
Моя  жизнь сейчас гораздо лучше. Бог не  оставляет  меня  и  не оставит никогда.
Анна Франк

Суббота, 1 апреля 1944 г.

Милая Китти, Мне все-таки трудно, и ты, конечно, понимаешь, о чем  я. Я так мечтаю о поцелуе,  и кажется, напрасно.  Наверно,  он видит во мне лишь товарища,  не больше.
Я  знаю, и ты знаешь тоже, что у меня твердый характер. Я привыкла одна и  сама преодолевать трудности.  Мама  никогда  не была  мне  поддержкой. Но сейчас мне так хочется прижаться к его плечу и замереть. Не могу забыть свой сон  о щеке Петера, ах,  как  все было чудесно тогда! Неужели ему достаточно того, что между нами сейчас? Или он  просто не  решается признаться в любви?
Но почему он так часто зовет меня к себе? И почему молчит?
Я должна не думать об этом, а успокоиться, терпеливо ждать, и все тогда придет... Но я так не могу, и это ужасно. Получается, что я за ним бегаю: не он  приходит ко  мне,  а  я --  к нему. В  этом виновато  еще и расположение комнат. Он должен это понять!
Анна Франк

Пятница, 3 апреля 1944 г.

Милая Китти, Хотя это  не  в моих  привычках, напишу тебе о  еде, потому  что  с ней большие трудности—не только в Убежище,  но и везде в Голландии и даже  по всей Европе. За 21 месяц пребывания  здесь мы пережили несколько продуктовых периодов, а что  это означает, ты  сейчас услышишь. Период—это промежуток времени, когда у нас едят главным образом одно и то  же блюдо или один и тот же вид овощей. Так,  одно время мы  изо  дня в день  питались  исключительно эндавием  (13) -- с песком и без, отдельно  или размятого с картошкой. Затем наступила очередь кольраби, огурцов, помидоров,  шпината, квашеной капусты и так далее. Не очень приятно два раза в день—днем и вечером—есть кислую капусту,  но не голодать же.  А теперь у нас и вовсе замечательный период— вообще нет свежих  овощей. Наш  обед по будним  дням  состоит из  коричневой фасоли,  горохового  супа, картошки  с  мучными шариками, а если повезет, то перепадает немного салата или полугнилой морковки. А иначе—дополнительная порция фасоли. Картошка—обязательный компонент каждой трапезы. Ее, слегка обжаренную, мы едим даже на завтрак - из-за недостатка хлеба. Суп варится из фасоли,  картофеля и бульонных концентратов.  Вечером снова картошка, слегка политая капелькой  соуса и к ней салат из свеклы, запас которой,  к счастью, еще  не  иссяк.  Мучные  шарики  мы  лепим  из  «правительственной»  муки  с добавлением воды и дрожжей. Они клейкие, твердые и камнем ложатся в желудке.
Вот такие дела!
Наше лучшее угощение --  кружочек ливерной колбасы или кусочек  хлеба с джемом. Но  мы живы, и это  главное! И даже находим нашу скудную еду  вполне вкусной...
Анна Франк
 

Среда, 5 апреля 1944 г.

Милая Китти, Я не знаю,  имеет  ли смысл проходить здесь  школьную  программу. Конец войны  представляется далеким, невозможным, сказочным и  слишком прекрасным.
Если война  к сентябрю не закончится, то в школу я уже не  вернусь:  не хочу отставать  от других  на два  года.  Дни заполнены  только Петером, мыслями, мечтами. Я  так устала от  этого,  что в субботу вечером  почувствовала себя
совсем  опустошенной. Разговаривая  с  Петером,  я едва сдерживала слезы,  а позже  хохотала  с Ван Даанами  за стаканом лимонного  пунша, возбудилась  и развеселилась,  но оказавшись одна, поняла, что  мне необходимо выплакаться.
Как была, в ванной, в ночной рубашке, я сначала долго и  истово  молилась, а потом ревела, вся сжавшись на каменном полу, опустив голову на руки. Все еще всхлипывая, я  вернулась в спальню, стараясь сдерживаться, чтобы  никто меня не услышал.  Я пыталась сама приободрить себя  и  все повторяла:  «Я должна, должна, должна...» Окоченевшая от непривычной  позы, я упала на край кровати и долго боролась с собой, пока около половины одиннадцатого не  легла спать.
И все прошло!
Действительно,  прошло.  Я должна  много  работать,  чтобы не  остаться глупой, чтобы чего-то достигнуть и стать журналисткой. Именно этого я  хочу!
Я знаю, что могу писать. У меня есть  несколько удачных рассказов  и смешных описаний жизни в Убежище,  интересных отрывков из дневника. Но талантлива ли я в самом деле, это еще надо доказать.
«Сон Евы»—моя лучшая  сказка и  удивительно то, что я  сама не знаю, как она пришла мне  в голову. В «Жизни Кади» есть удачные места,  но в целом это  ничто. Я сама - свой  самый строгий и лучший судья, знаю, что  написано хорошо, а что  плохо. Только сам испытавший это, понимает, как это чудесно - писать. Я  раньше жалела, что плохо рисую, а сейчас безумно счастлива,  что, по  крайней мере,  писать  мне удается.  Если окажется,  что я  недостаточно талантлива,  чтобы  сочинять  книги или работать в газете, то я всегда смогу писать просто  для себя. Но я хочу достигнуть большего, я и представить себе не могу, что  проживу жизнь, как  мама, госпожа Ван Даан или другие женщины, которые  не работают или работают только ради денег. Мне  недостаточно иметь мужа   и  детей,  я  не  хочу  подобно   большинству   влачить   бесполезное существование.  Я  должна  сделать  что-то  полезное  и приятное  для людей, которые меня окружают  и ничего не знают обо мне... Я хочу что-то оставить и после  моей  смерти. Поэтому я  так благодарна  Богу, что он  уже  при  моем рождении дал мне способность мыслить и писать—выражать все, чем я живу!
Когда  я  пишу, я счастлива: грустные мысли исчезают,  и я снова  полна сил!  Но  я  по-прежнему  не  уверена, смогу  ли  в будущем  написать что-то значительное, стану  ли писательницей или журналисткой? Я  надеюсь  на  это, очень надеюсь, потому что для меня необыкновенно важно выражать свои  мысли, идеалы и фантазии. Над «Жизнью Кади»  надо еще много  трудиться,  в мыслях у меня уже  все  готово, но  сама  работа не очень  спорится. Может, так  и не удастся закончить, и все полетит в  корзину для бумаг или  камин.  С  другой стороны, я думаю: в четырнадцать лет и  с таким малым  опытом еще невозможно писать философские сочинения.
Так что вперед  с новыми надеждами! Все у  меня получится, я знаю,  что смогу!
Анна Франк

Четверг, 6 апреля 1944 г.

Милая Китти, Ты просила  меня  рассказать  о  моих увлечениях и интересах.  Так  что слушай, только не пугайся, потому  что их очень много. Самое важное для меня -- писать, но это не назовешь просто увлечением. На втором месте родословные королевских    семей:    французской,   немецкой,   испанской,   английской, австрийской, русской, норвежской и голландской. О них я собираю материалы из газет, книг  и  других всевозможных источников. Я значительно продвинулась в этом  занятии, потому  что уже  давно  делаю  выписки  из  биографических  и исторических книг. Иногда я переписываю целые исторические очерки.
Мое третье увлечение  --  это  как  раз история. От  папы  я  регулярно получаю исторические книги. Не могу дождаться, пока сама не смогу покопаться в библиотеке! Номер четыре—греческая и римская мифология. На  эту тему  я тоже  прочитала  много  книг.  С  ходу  могу  назвать  девять  муз   и  семь возлюбленных  Зевса, жен Геракла и так далее. Еще меня занимают кинозвезды и семейные фотографии. А также история искусств, прежде всего, писатели, поэты и художники. Музыкантами интересуюсь меньше, но думаю, что со временем и это придет.  Не  очень обожаю  арифметику, алгебру  и  геометрию. Все  остальные школьные предметы учу с большим удовольствием, и прежде всего—историю!
Анна Франк

Вторник, 11 апреля 1944 г.

Милая Китти, Голова идет  кругом. Не  знаю, с чего начать.  Четверг (последний день, когда я  писала в дневнике)  прошел обычно. В  пятницу  (это  была страстная пятница)  и субботу  мы  после  обеда  играли в аукцион.  Эти дни  пролетели незаметно.  В два  часа, в субботу  началась сильная перестрелка, но  быстро затихла.
В полпятого я попросила Петера  прийти ко  мне, а в четверть шестого мы поднялись на  чердак, где оставались  до шести. С шести до четверти восьмого по радио  передавали прекрасный концерт из  произведений  Моцарта.  Чудесно, особенно, Маленькая ночная серенада.  Я  просто  не  могу  усидеть на месте, когда звучит такая музыка: все  во  мне приходит в движение!  В  воскресенье вечером Петер  не  смог искупаться, потому  что  корыто с замоченным  бельем стояло на кухне.  Поэтому мы в восемь вернулись на чердак  и, чтобы  удобнее было сидеть, я захватила  снизу  диванную  подушку.  Мы  уселись  на  ящике, который оказался слишком  маленьким для  нас двоих,  как  и подушка. Мы  оба опирались на другие ящики и  сидели очень близко друг к другу. Но не одни— с нами был Муши!
Вдруг без четверти девять к нам влетел Ван Даан и спросил, не захватили ли мы подушку Дюсселя.  Мы,  включая  кота, вскочили и побежали  вниз. А там страшная суматоха. Дюссель  был вне себя, потому  что я захватила его ночную подушку,  и  теперь  он  боялся, что  в ней  завелись  блохи.  Надо  же  так взвинтиться из-за  пустяка!  В  качестве мести мы с Петером засунули  ему  в кровать две жесткие платяные щетки, которые он, правда, обнаружил перед тем, как лечь. Насмеялись мы вдоволь.
Но  веселье длилось недолго.  В полдесятого Петер  постучал  и попросил папу  помочь ему перевести трудное английское предложение.  «Что-то здесь не то,  --  сказала я  Марго,  --  голоса наших мужчин  звучат  так,  как будто
произошел взлом». Мое предположение оказалось верным. Папа, Ван Даан и Петер поспешно спустились вниз. А я с мамой, Марго и госпожой Ван Даан томились  в ожидании.  Четыре  испуганные  женщины  должны  непременно говорить  друг  с другом, что мы и делали, пока  не  услышали внизу  какой-то  удар, потом все затихло,  и вскоре  часы пробили  без  четверти десять.  Мы все  тряслись  и побелели  от  страха,  хотя  и  старались сохранять  спокойствие.  Где  наши мужчины? Что за удар? Неужели  они сражаются с ворами? Мы уже ни  о  чем  не могли думать  и только  ждали. В десять раздались  шаги  по лестнице.  Вошел бледный и  взволнованный папа,  за ним Ван Даан.  «Выключайте свет, а  потом быстро и тихо поднимайтесь наверх. Не исключено, что явится полиция!»
Поддаваться страху было некогда, я еще успела захватить кофточку, и вот мы наверху.
«Расскажите же, что случилось!»
Но  говорить было  некому,  мужчины  снова  спустились  вниз. Только  в четверть одиннадцатого они, все четверо, пришли к нам. Двое стояли на страже у открытого окна.  Дверь на нашу  половину  и окна  были закрыты.  Ночник мы прикрыли свитером, и только тогда они начали рассказывать.
Петер услышал два  громких  удара  снизу, и спустившись, увидел,  что с левой  стороны складской  двери недостает  одной доски.  Он помчался наверх, предупредил боеспособную часть нашего семейства, и они, уже вчетвером, снова пошли  вниз.  Когда  они  вошли на  склад,  воры как раз усердно  занимались грабежом. «Полиция!»  - не подумав,  закричал Ван Даан.  Послышались быстрые шаги: грабители пустились в бегство. Чтобы ночной патруль не заметил следов, папа установил дверную  доску на  место, но из-за сильного удара снаружи она снова упала. Мужчин поразила такая неслыханная  наглость -  Ван Даан и Петер готовы были убить мерзавцев. Ван  Даан ударил несколько раз топором по полу, и снова все затихло. Планку  установили, но она  упала опять. Оказалось, что за дверью стояли  мужчина и женщина,  их карманный фонарь  освещал складское помещение. «Черт возьми»,  - пробормотал  кто-то из  наших  господ, и ... из полицейских они превратились  в воров. Все четверо поспешили скрыться. Петер швырнул  на  пол телефон, отворил  окна кухни  и кабинета и,  захватив книги Дюсселя, все четверо скрылись за нашей потайной дверью.

(Конец первой части)

Пара с фонариком  могла  предупредить  полицию.  Был  воскресный  вечер первого дня Пасхи, понедельник - второй пасхальный день, так что до вторника никто из сотрудников в контору не  собирался, и нам предстояло все это время сидеть затаившись.  Подумать только  --  две ночи  и  день,  в  беспрерывном страхе! Так мы сидели в полной тьме, поскольку госпожа Ван Даан в придачу ко всему  случайно  отключила свет. Мы  переговаривались шепотом, и при  каждом подозрительном шорохе шипели: «ШШШ—шшш...»
Пол  одиннадцатого,  одиннадцать  --  все  тихо.  И  вдруг  в  четверть двенадцатого снизу шум. Шаги в доме: в кабинете, кухне и потом, ... на нашей лестнице. Все затаили дыхание,  восемь сердец бешено колотились. Шаги, возня около  нашего вращающегося шкафа-двери.  Этот момент  не поддается описанию.
«Теперь  мы  пропали», - сказала я,  и  буквально увидела,  как нас  и наших покровителей увозит Гестапо.  Удары по двери,  что-то упало, шаги удаляются: мы  спасены!  Все  еще дрожали,  с  разных  сторон  слышался лязг  зубов. Мы просидели до пол двенадцатого, не проронив ни слова.
В доме было тихо,  но на лестничной  площадке перед нашим  шкафом горел свет. Не  потому ли, что шкаф вызвал какие-то подозрения? Или полиция просто забыла  выключить свет? А может,  она еще раз  придет с визитом? Мы нарушили молчание  -- в  доме явно не было посторонних, разве что  охранник у входной двери. Мы все еще тряслись от пережитого, строили различные предположения, и всем понадобилось в туалет. Ведра хранились наверху, можно было использовать лишь металлическую корзину для бумаг. Начало положил Ван Даан, потом папа, а мама слишком стеснялась... Папа занес корзину в  комнату, где Марго, госпожа Ван Даан и я без промедления ею воспользовались. Мама тоже наконец решилась.
Все  просили  бумагу,  к счастью,  у  меня  в карманах  был небольшой запас.
Корзина воняла, все смертельно устали, минуло двенадцать часов.
«Так давайте спать на полу!»  Мы  с Марго получили по подушке и одеялу.
Марго лежала рядом со шкафом, я - между ножками стола. На полу воняло не так сильно,  но  госпожа Ван Даан  все же  тихонечко принесла  хлорки  и накрыла горшок еще одной тряпкой. Страх, шепот, вонь, кому-то опять надо в туалет— попробуй засни! Я была совершенно без сил и с пол третьего до пол четвертого провалилась в сон. Проснулась оттого, что голова  госпожи Ван Даан лежала на моих ногах. «Дайте мне, пожалуйста, что-то теплое!» - попросила я. Мне дали, но не спрашивай, что. Шерстяные брюки, которые я натянула на пижаму, красный свитер, черную юбку, белые  носки и еще гольфы. Госпожа снова заняла место в кресле, а ее супруг улегся на моих ногах. С половины четвертого я все думала и дрожала так, что мешала Ван Даану  заснуть.  Я внутренне  готовила  себя к тому, что придет полиция, и тогда придется  признаться, что мы скрываемся. А кто придет  -- добропорядочные голландцы или фашисты, и удастся ли подкупить последних?
«Спрячь же радио!» - прошипела мадам.
«Куда же—в плиту?  - ответил ее муж  -- если они  обнаружат нас,  то радио уже значения не имеет».
«Тогда они найдут и Аннин дневник», - вмешался папа.
«Сожги его», - предложила самая трусливая среди нас.
Этот  момент  и еще,  когда полиция стучала в нашу  дверь,  были самыми страшными для меня. Мой дневник?! Только вместе со мной! К  счастью, папа не ответил.
Нет   ни  малейшего  смысла   передавать  содержание   разговоров:  они продолжались бесконечно. Я  пыталась утешить смертельно перепуганную госпожу Ван  Даан. Говорили  о бегстве,  допросах  в гестапо, о  том, что  надо быть стойкими.
«Мы должны вести себя, как солдаты, госпожа. Ели суждено погибнуть,  мы отдадим свои жизни  за родину,  королеву, свободу, правду и  справедливость.
Ведь к  этому нас призывает голландское  радио! Только ужасно, что из-за нас пострадают другие люди!»
Час спустя господин Ван Даан поменялся с женой местами, и рядом со мной устроился папа. Мужчины беспрерывно  курили, слышались вздохи, кому-то нужно было в туалет, и так продолжалось бесконечно.
Четыре часа, пять, пол шестого. Я пошла к Петеру: мы оба сидели молча и прислушивались, так тесно прижавшись друг  к другу, что чувствовали малейшую дрожь наших  тел. Иногда мы перебрасывались словами, но больше вслушивались.
Между тем, взрослые раздвинули  шторы и записали, что надо сообщить Кляйману по телефону: В семь часов было  решено ему позвонить. Мы  рисковали тем, что разговор услышит охранник, возможно, стоящий у входной двери. Но вероятность возвращения  полиции  была  еще  больше.  Вот,  что  мы  собирались  сказать Кляйману.
«У нас взлом,  приходила полиция,  дошла  до вращающегося шкафа, но  не дальше. Воров, вероятно,  вспугнули, и они бежали  через  сад. Главный  вход заперт.  Очевидно,  Куглер ушел через другую дверь. Пишущая и вычислительная машинки  на  своем месте  --  в  черном  шкафу кабинета. Вещи  Мип  или Беп, оставленные на кухне, тоже не тронуты. Ключ от  второй двери  у Мип или Беп, замок, возможно, сломан.  Необходимо  предупредить Яна, чтобы тот взял ключ, осмотрел контору и накормил кота...»
К  счастью,  нам  сразу удалось  дозвониться  Кляйману. После этого  мы уселись у стола в ожидании Яна или полиции.
Петер уснул. Ван Даан и я лежали на полу, когда внизу раздались тяжелые шаги. Я  тихо встала. «Это Ян».  «Нет, это  полиция», - заговорили все.  Шум нашей двери,  и  влетает  Мип.  Госпожа  Ван  Даан  в  тот  момент  потеряла самообладание и смертельно бледная упала в кресло, она бы наверняка потеряла сознание, продлись напряжение еще  минуту. Перед взором Мип и  Яна предстала живописная  картина, один лишь стол стоило  сфотографировать. На  нем  лежал журнал  «Кино  и театр»,  открытый  на страничке  с  изображением танцовщиц, залитый джемом и  микстурой  против  расстройства желудка.  Стояли две банки варенья, лежали вперемежку остатки бутербродов, таблетки, зеркало, расческа, спички, пепел, сигареты, табак,  пепельница,  книги, чьи-то  трусы, фонарик, туалетная бумага и много всего другого.
Яна  и  Мип встретили,  разумеется,  возгласами  и слезами радости.  Ян заколотил дырку в двери и поспешил с Мип в полицию, чтобы сообщить о взломе.
Мип  перед этим нашла под входом на склад записку ночного патруля Слегерса о том, что тот обнаружил  дырку в двери, и уже предупредил  полицию.  Ян решил зайти и к нему.
У  нас  было  полчаса  в  распоряжении, чтобы  все привести в  порядок.
Никогда не  думала, что  за это  время можно  так много сделать.  Мы с Марго застелили  постели,   сходили  в  туалет,  почистили  зубы,  вымыли  руки  и причесались. Потом я  немного  прибрала комнату и поднялась наверх. Стол уже убрали.  Мы накрыли его, приготовили кофе,  чай и вскипятили  молоко. Папа с Петером  вымыли баки  (служившие нам ночными  горшками) кипятком с  хлоркой.
Самый большой из них был наполнен доверху и так тяжел, что его едва подняли.
К тому же он протекал, и пришлось подставить  под него ведро.  В одиннадцать вернулся Ян, мы к  тому моменту уже немного успокоились  и  уселись за стол.
Вот  рассказ  Яна.  Слегерс  спал,  и Ян  поговорил  с  его  женой.  Женщина рассказала,  что  ее муж  во  время обхода обнаружил  следы взлома  на нашей двери, позвал полицейского, и они  вместе обошли весь дом. Слегерс - частный ночной  патруль, объезжающий каждый вечер на велосипеде улицы вдоль канала в сопровождении двух собак. Он сказал, что во  вторник проинформирует Куглера.
Полиция еще  не осмотрела место  преступления, но  там  все записали и  тоже собираются зайти во вторник.
На обратном пути Ян заглянул к Ван Хувену, нашему поставщику картошки и рассказал о  взломе. «Знаю, знаю»,  --  ответил  он как ни в чем не бывало - Вчера вечером я проходил с  женой мимо вашей конторы и увидел дыру в  двери.
Жена не хотела останавливаться, но я все же заглянул внутрь,  светя фонарем.
Очевидно, я спугнул грабителей, и они и смылись. Но на всякий случай не стал звонить  полиции  --  из-за  вас.  Я,  конечно,  ничего не  знаю, но  что-то подозреваю». Ян поблагодарил  и  ушел. Наверняка,  Ван  Хувен догадывается о
нас, ведь не случайно он  всегда приносит картофель не к половине второго, а к половине первого. Славный человек!
После ухода Яна мы вымыли посуду, и потом все легли спать. Был час дня.
Без  четверти три  я  проснулась,  Дюсселя  в комнате не  было.  В  ванной я наткнулась на заспанного Петера, и мы условились встретиться внизу. Я быстро привела себя в порядок и спустилась. «Не боишься пойти на чердак?» - спросил он.  Я  согласилась, взяла  подушку, и  мы  поднялись  наверх.  Погода  была замечательная, но скоро завыла сирена воздушной тревоги. Петер положил  руку на мое плечо,  а я свою—на его плечо, и так мы тихо сидели, пока Марго не позвала  нас в четыре  часа пить кофе.  Мы  ели бутерброды, пили  лимонад  и шутили—даже это стало возможным. Вечер прошел, как обычно. Перед тем, как идти спать, я поблагодарила Петера за то, что он самый смелый среди нас.
Мы еще ни разу  не переживали  такой опасности, как  в ту ночь. Бог нам помог. Ведь подумать только: полиция перед нашим шкафом при ярком освещении, но мы не обнаружены! «Мы пропали», - прошептала я в тот момент, но произошло чудо.  Если на  наш дом  упадет  бомба, то погибнем  только мы сами,  а  так пострадали бы невинные и преданные христиане, наши помощники.
«Мы спасены, оберегай нас и впредь», - все, что мы можем сказать.
Эта  история  внесла  перемены в  нашу жизнь. Дюссель  теперь  сидит по вечерам  в  ванной,  Петер с половины девятого  до половины десятого обходит весь  дом. Окно Петера запрещено открывать:  оказалось, что  кто-то напротив как-то заметил, что  оно открыто. После пол десятого  вечера нельзя спускать воду  в туалете,  чтобы случайно  не услышал  ночной патруль. Сегодня придет слесарь,  чтобы установить  новый замок на дверях  склада.  Споры в  Убежище теперь не  умолкают. Куглер  упрекает нас в неосторожности и считает, что мы вообще не должны  спускаться  вниз.  Ян  того же  мнения  -  ведь  нас может услышать патруль или учуять его собаки.
Итак, жизнь ясно напомнила нам,  что мы заклейменные евреи, прикованные к одному месту, лишенные всех прав, зато имеющие кучу обязанностей. Но мы не должны поддаваться слабостям, напротив - всегда быть храбрыми и стойкими. Мы обязаны безропотно переносить  все  тяготы  жизни, делать  то,  что  в нашей власти, и доверять  Богу. Когда-нибудь  эта  ужасная  война кончится,  и  мы станем обычными людьми, а не только евреями.
Будем сильными!  Не  отступим  со  своего пути, и  выход найдется.  Бог никогда не оставит нас. Уже  сколько веков евреи страдают,  и  эти страдания закалили их. Слабые падут, но сильные останутся и никогда не сдадутся!
В  ту ночь  я была уверена,  что умру, я ждала  прихода полиции  и была готова ко всему, как  солдат на поле боя. Я бы с  радостью  отдала жизнь  за родину,  но  теперь,  когда  я  спасена, мое  первое желание после окончания войны:  стать  полноценной  голландкой. Я  люблю голландцев, страну и язык и хочу здесь работать. Я добьюсь своего даже, если для этого придется написать письмо королеве!
Я уже  не  так  зависима от родителей, хоть мне  еще  мало лет. У  меня больше жизненной силы и более осознанное чувство справедливости, чем у мамы.
Я знаю, что я хочу. У меня есть цель, собственное мнение, вера и любовь, и я не изменю себе. Я знаю, что я женщина. Женщина сильная и мужественная!
Если Бог сохранит мне жизнь, я достигну  большего, чем мама, моя  жизнь не пройдет незамеченной, я буду работать для мира и для людей!
И больше всего мне необходимы стойкость и оптимизм!
Анна Франк

Пятница, 14 апреля 1944 г.

Дорогая Китти, Настроение в  доме  напряженное. Пим на грани срыва,  госпожа  Ван Даан лежит простуженная в  постели и ворчит, ее муж, лишенный сигарет, бледен как мел.   Дюссель,   вынужденный  пожертвовать   многими   удобствами,  брюзжит беспрерывно.  Все  сейчас  неладно.  Туалет  протекает,  кран  сломался.  Но благодаря нашим связям, их скоро починят.
Иногда я  сентиментальна, ты это знаешь, но ... для этого есть причины.
Когда  мы с Петером сидим среди хлама и пыли на жестком ящике, наши плечи  и руки соприкасаются, он играет моими кудрями, когда за окнами поют птицы,  мы видим зеленые деревья, солнце,  голубое небо --  тогда,  о, мне  хочется так многого!
А  у нас  только  и  видишь,  что  недовольные  лица.  Слышишь  вздохи, ворчание, жалобы,  кажется,  что дела  хуже некуда.  На самом  деле, ты  сам хозяин своего настроения. А  здесь,  в  Убежище никто не показывает хорошего
примера, наоборот... И все повторяют: «Когда же это кончится?!»      ... Мне кажется, Кит, что  сегодня  я какая-то сама  не своя, даже не знаю, почему. Все,  что  я  пишу, противоречиво,  беспорядочно,  не  связано между собой. Иногда я серьезно сомневаюсь,  что  в  будущем  кто-то заинтересуется моей болтовней. «Откровения юного  гадкого утенка» - вот подходящее название этой чепухи.  А уж господину  Болкенштейну или  господину Гербранди (14) мои дневники абсолютно не интересны.
Анна Франк

Суббота, 15 апреля 1944 г.

Дорогая Китти, За одним кошмаром незамедлительно последовал  другой.  Когда конец?! Мы можем  с  полным  правом задать  этот вопрос. Подумай только, что произошло: Петер забыл снять с двери засов. В результате Куглер с другими  сотрудниками не могли попасть  внутрь.  Куглеру  пришлось  зайти на  фирму  «Кег» и  с ее балкона сломать  кухонное окно конторы. А наши окна были открыты, и служащие «Кега»  не могли  это не  заметить. Что  они теперь  подумают? И  Ван Марен?
Куглер в  ярости.  Мы упрекали его,  что он не позаботился  о более надежной двери,  а  сами  что  устраиваем? Петер  в отчаянии.  Когда мама  за  столом сказала, что больше всего жалеет его, он чуть не расплакался. Но виноваты мы все,  ведь обычно господин  Ван  Даан и остальные  проверяют, снят ли засов.
Может, мне удастся позже его утешить. Ах, как бы я хотела помочь Петеру!
А вот другие происшествия в Убежище за последние недели.
В прошлое воскресенье Моффи было явно  не по себе: он забился  в угол и иногда  жалобно  мяукал. Без  долгих  раздумий  Мип  завернула его в платок, засунула в сумку и отнесла в больницу для кошек и собак. Доктор сказал,  что что-то с  желудком  и  прописал  микстуру.  Приняв ее  несколько  раз, Моффи совершенно  выздоровел и несколько дней где-то  пропадал, наверняка, у своей возлюбленной. Ну, а потом вернулся с распухшим носом и теперь пищит, если до него  дотронуться. Наверно,  хотел  схватить  то,  что ему не  полагалось, и получил заслуженный нагоняй.  Муши на несколько дней почти потерял голос. Но когда мы решили и его показать доктору, вдруг выздоровел.
Чердачное окно  теперь  открыто по ночам. Мы с Петером часто по вечерам сидим наверху.
Протекающий кран заменили, и течь в туалете тоже скоро будет устранена.
Здоровье господина Кляймана, к счастью, поправляется. В ближайшее время ему  предстоит  обследование.  Очень   надеемся,  что  операция  желудка  не понадобится.
В   этот  месяц   мы  получили  восемь  продовольственных  карточек.  К несчастью,  первые  четырнадцать дней вместо  ячменя  или геркулеса  по  ним выдавали сухие бобы. Наше новое лакомство—пикули. Однако  случается, то в баночке  оказываются всего несколько огурчиков  в горчичном  соусе.  Овощей, кроме салата,  нет совсем. Наши обеды  состоят  лишь из картошки  и  мучного соуса.
Русские  захватили   большую   часть  Крыма,  но   англичане  никак  не продвинутся  дальше Кассино.  Бомбежки в последнее время  частые и  тяжелые.
Одна бомба  упала  на  Объединенное  управление  записи  актов  гражданского состояния в Гааге, и  теперь всем голландцам  нужно  получить  новые учетные карточки.
На сегодня достаточно.
Анна Франк

Воскресенье, 16 апреля 1944 г.

Милая Китти, Запомни вчерашний  день, потому что он самый важный в моей жизни. Как и для  каждой девочки  -- день ее первого  поцелуя. Во всяком случае, для меня это очень важно!
Поцелуй  Брама в правую щеку не в  счет, равно  как  и  Ван Ваудстра  в правую руку. Сейчас расскажу тебе, как все произошло.
Вчера в  восемь часов мы с Петером сидели на диване,  он обнял  меня за плечи.  (Он  был  не  в  комбинезоне, потому  что суббота).  «Давай  немного подвинемся, -- сказала я, - а то  я все время ударяюсь головой  о  ящик». Он отодвинулся  в  самый угол. Я обхватила рукой его спину, а он прижал  меня к себе еще  крепче. Мы не первый раз сидели так, но еще никогда—так  близко друг к другу. Моя левая  грудь прижималась к его груди, и мое  сердце билось сильнее и  сильнее. Но это  еще не все. Он не успокоился, пока моя голова не оказалась на  его плече, так что  его голова  лежала сверху. Когда  примерно пять минут спустя я выпрямилась, он притянул меня обратно к себе, и мы снова устроились, обнявшись, в прежнем  положении.  Это было  чудесно, я не  могла говорить, а  лишь наслаждалась мгновением.  Он неловко  погладил мою  щеку и руку, повозился с моими кудрями, и так мы сидели—голова к голове.
Чувство,  которое переполняло  меня  тогда,  не  могу  описать. Я  была слишком счастлива, Китти, и он, я думаю - тоже.
В  пол  девятого  мы  встали.  Петер надел  гимнастические туфли, чтобы ступать как  можно  тише  при втором  обходе дома.  Потом  он  вдруг  сделал какое-то движение, не  знаю точно, как, но перед тем, как мы  пошли вниз, он
поцеловал  меня  --  где-то  между  волосами, левой  щекой  и  ухом.  Я,  не оглядываясь, побежала вниз и теперь не дождусь вечера.
Воскресенье, около одиннадцати утра.
Анна Франк

Понедельник, 17 апреля 1944 г.

Дорогая Китти, Как ты думаешь: одобрили бы папа с мамой то, что их  дочка, которой нет еще пятнадцати, целуется на диване с семнадцатилетним мальчиком?  Думаю, что нет, и мне ничего не остается, как разобраться во всем самой. Мне так хорошо и  спокойно сидеть, обнявшись с ним и мечтать. Так  волнующе чувствовать его щеку, касающуюся моей щеки, и так прекрасно знать, что кто-то ждет тебя.  Но вот вопрос—достаточно ли всего этого Петеру? Я не забыла его обещания, но ... он мальчик!
Я  знаю,  что  слишком  взрослая  для  своего  возраста.  Мне  еще  нет пятнадцати, и моя независимость  часто удивляет других. Я уверена, что Марго никогда бы  не поцеловалась с мальчиком, если бы не была помолвлена с ним  и не собиралась за него замуж.  А у нас с Петером  таких планов вовсе нет. Так же и мама до встречи с папой  наверняка не притронулась ни к одному мужчине.
Что бы сказали мои подруги, например, Джекки, если бы узнали, что я сидела в объятиях Петера, тесно прижавшись к нему и положив голову на его плечо?
Ах, Анна,  не стыдно тебе?  С другой  стороны,  мы  живем здесь  тайно, запертые от всего мира, в постоянном страхе и заботах, особенно, в последнее время.  Почему  же мы должны подавлять  в  себе  чувства, если мы любим друг друга? Разве  поцелуй запрещен  в таких  обстоятельствах?  Почему мы  должны ждать, пока повзрослеем? И вообще, зачем все эти вопросы?
Я сама за  себя в  ответе, он же никогда не причинит мне горе или боль.
Отчего же я не могу действовать по зову сердца ради счастья нас обоих?
Но  думаю,  Китти,  что  от тебя  не  ускользнули  мои  сомнения  между честностью и сохранением тайны. Как ты считаешь, обязана ли я рассказать обо всем  папе? Или никто третий не должен проникнуть  в  наш мир?  Вдруг  тогда что-то  неизбежно  потеряется, а  спокойнее  и  увереннее  я не  стану? Надо поговорить об этом с НИМ.
О  да, мне  еще о  многом надо  с  ним поговорить,  одних поцелуев  мне недостаточно. Открыть друг другу свои мысли—вот истинный знак доверия.  И это доверие, несомненно, придаст нам силы!
Анна Франк

Вчера  утром  снова  переполох  --  все  слышали  явные  звуки  взлома.
Очевидно, в  этот  раз жертвой  стал кто-то из  соседей. С  нашей дверью,  к счастью все в порядке!

Вторник, 18 апреля 1944 г.

Дорогая Китти, У  нас все  хорошо.  Вчера  приходил  слесарь  --  установить на  дверь железные покрытия.
Папа  только что с  уверенностью сказал,  что ждет перед 20 мая крупных военных операций—как со стороны России, так со стороны и Италии и Запада.
Но чем дольше мы здесь, тем невероятнее кажется освобождение.
Вчера мне,  наконец,  удалось поговорить  с Петером на  одну деликатную тему,  я собиралась это сделать  уже,  по  крайней  мере, десять дней. Я без излишней стеснительности  объяснила  ему,  как устроены девочки --  до самых интимных  подробностей.  Вот  смешно:  он  думал, что вход  во влагалище  на картинках  просто не  изображают.  Он и  не знал, что его, действительно, не видно, так как он находится между ног.  Вечер закончился  взаимным поцелуем, где-то около губ. Это было особенное, удивительное ощущение!
Может, мне надо взять с собой наверх тетрадку, куда я делаю  выписки из прочитанного,  чтобы, наконец,  поговорить о  чем-то серьезном. Каждый вечер только обниматься—это мало, надеюсь, и для него.
После  никчемной  зимы  наступила  прекрасная  весна.  Апрель  и  вовсе замечательный: не  слишком жарко,  не слишком холодно и лишь изредка  дожди.
Каштан почти весь зеленый и даже начинает цвести.
В  субботу  Беп  порадовала  нас четырьмя  букетами  цветов:  тремя  из нарциссов  и  одним из гиацинтов  - для  меня. Господин  Куглер  по-прежнему неизменно приносит нам газеты.
Пока, Китти, мне надо заниматься алгеброй.
Анна Франк
 

Среда, 19 апреля 1944 г.

Мое дорогое сокровище, (Так  называется  фильм  с  Дорит   Крейслер,   Идой  Вюст  и  Гаролдом Паулсеном!)
Нет ничего на свете прекраснее, чем смотреть в открытое окно, наблюдать за  деревьями, птицами,  чувствовать солнце на щеках. А если  при этом  тебя обнимает  симпатичный  мальчик,  то чувствуешь себя спокойно и  надежно. Так хорошо ощущать его руки,  его самого рядом, и молчать. В  этом не может быть ничего плохого --  ведь я чувствую себя  так  чудесно и  спокойно. О,  пусть только никто не помешает нам, даже Муши!
Анна Франк

Пятница, 21 апреля 1944 г.

Милая Китти, Вчера  пролежала  весь  день  с воспалением  горла  в постели и  ужасно скучала. Поэтому сегодня я  на ногах: температуры нет, а боль в горле должна скоро пройти.
Вчера, как ты сама, вероятно, знаешь, фюреру исполнилось пятьдесят пять лет.  А  сегодня  восемнадцать  лет  ее  королевскому  высочеству  наследной принцессе Елизавете Йоркской. По Би-би-си передали,  что ее еще  не объявили совершеннолетней: у королей свои законы. Нам всем очень интересно, за какого принца  выдадут  эту красавицу и  вообще  -- найдут  ли  для  нее достойного жениха. Ее сестра Маргарет Роза, возможно, станет женой бельгийского  принца Баудена!
А у нас здесь одна неприятность  за  другой. Не успели починить входную дверь, как Ван Марен учинил очередную выходку. По всей вероятности, он украл картофельную муку и  теперь пытается  обвинить в  этом Беп. Понятно,  что  в Убежище   необычное  волнение,   Беп  вне  себя.  Может,   Куглеру   удастся восстановить справедливость.
Сегодня утром  приходил оценщик с улицы  Бетховена. Он оценил  сундук в 400 гульденов и еще другие вещи - все на наш взгляд слишком низко.
Я  хочу написать в журнал «Принц» (под псевдонимом, конечно) с просьбой опубликовать мою сказку. Но она у меня  получилась  слишком длинной, поэтому не думаю, что это удастся.
До следующего раза, дорогая.
Анна Франк

Вторник, 25 апреля 1944 г.

Милая Китти, Уже  десять дней,  как Дюссель опять  не разговаривает с  Ван Дааном по причине наших дополнительных мер предосторожности  после  кражи. Одна из них заключается в том, что по вечерам мы больше не можем сидеть в конторе. Петер с  Ван  Дааном в пол десятого в последний раз обходят в дом,  и после  этого спускаться вниз  запрещено. После  восьми вечера и после восьми  утра нельзя спускать воду в туалете. Окна закрываются наглухо, даже приоткрыть чуть-чуть нельзя, и открываются лишь  утром, когда зажигается свет в кабинете Куглера.
По этому поводу  Дюссель не перестает  ворчать. Он заявляет, что без еды еще может  прожить, но  никак  без  воздуха, и  необходимо найти  способ,  чтобы все-таки открывать окна.
«Я непременно поговорю об этом с господином Куглером», - сказал он мне, я же ответила, что такие вопросы тот разрешает не один, а со всеми вместе. В ответ доктор проворчал:  «Здесь все устраивают без  моего ведома, непременно поговорю об этом с твоим отцом».
По субботним вечерам и воскресеньям он теперь не может занимать кабинет Куглера, чтобы случайный шум  не вызвал подозрений у  директора «Кега», если тому  вздумается  придти  на свою  фирму. Однако  Дюссель,  не долго  думая, нарушил запрет. Ван Даан был  в ярости, и папа взялся поговорить с Дюсселем.
У того были, конечно, готовы отговорки,  но  в этот раз  даже папа на них не попался. Папа теперь тоже почти не разговаривает с Дюсселем: тот его обидел.
Как именно, я не знаю, и не никто знает,  но похоже, что очень серьезно.  На следующей  неделе  у этого  ничтожного  создания день  рождения -  как же он будет, не открывая рта или с ворчанием, принимать подарки?
С  господином Фоскейлом дела плохи, у него уже  десять дней температура сорок. Доктор признал его состояние безнадежным, очевидно, рак задел легкие.
Бедняга! Так  хотелось бы поддержать его, но никто не может помочь ему кроме Бога.
Я  написала  симпатичный рассказ:  «Бларри,  открыватель мира», который всем понравился.
Я до сих пор простужена и заразила маму и  Марго. Как бы еще и Петер не заразился. Он потребовал от  меня поцелуя и назвал меня своим Эльдорадо. Вот баловник! И такой милый!
Анна Франк.

Четверг, 27 апреля 1944 г.

Дорогая Китти, Сегодня с утра у  госпожи Ван  Даан  плохое настроение,  она  только  и знает,  что жалуется, и в основном, на  свою  простуду.  У нее  уже нет  сил непрерывно сморкаться! А еще ей ужасно хочется чего-то  сладенького... Кроме этого  она  сетует на то,  что не  светит  солнце, что  запаздывает  высадка союзников, что мы не можем смотреть в окно. Мы ужасно  над ней смеялись, и в конце концов, она засмеялась тоже—значит дела у нее не так уж плохи.
Рецепт  нашего  дежурного  блюда  картофельного  блюда изменился  из-за отсутствия  лука. Очищенную картошку прокручивают  через комбайн  для  сырых овощей, добавляют муку и соль, жир или  его заменитель и  жарят около двух с половиной часов. Едят с подпорченным клубничным вареньем.
Я  сейчас  читаю  «Король  Карл  V».  Автор,  профессор  Геттингенского университета,  работал  над  книгой  сорок  лет. За  пять  дней я  прочитала пятьдесят  страниц, больше  невозможно. В книге  588 страниц, любопытно, как быстро  я с ними  справлюсь,  а  ведь есть  еще вторая  часть!  Но...  очень интересно!
Что  только  не успеет  сделать прилежная ученица за  один  день!  Вот, например, я. Сначала перевела с голландского на английский текст о последней битве  Нельсона.  Потом  занялась  северной войной (1700-1721): Петр Первый, Карл Двенадцатый, Август  Сильный,  Станислав Лещинский, Мазепа,  Ван  Герц, Брандербург,   Верхняя   Померания,   Восточная    Померания,   Дания...   И соответствующие даты. Потом  я  приплыла  в Бразилию:  прочитала о  табачных плантациях, об изобилии кофе, о полутора миллионах населения Рио де Жанейро, о Парнамбуку и Сан-Пауло и, конечно, Амазонке. А  также о  неграх,  мулатах, метисах,  белых,  более  чем  50%  безграмотных  и  о  малярии.   Время  еще оставалось, поэтому я  быстро просмотрела одну родословную: от Яна  Старого, Вильгельма  Людовика, Эрнста Казимира Первого, Хендрика Казимира Первого  до малышки Маргариты Франциски,  рожденной в  1943 году в Оттаве.  В двенадцать часов  я  уселась заниматься  на  чердаке:  закутавшись  в одеяло,  читаю  о настоятелях  монастырей, священниках,  пасторах, папах римских. Уф! И так до часа.
В два  часа бедный  ребенок снова  за  книгами: зоология, широконосые и узконосые обезьяны. Китти, угадай - сколько пальцев у гиппопотама?
Затем  Библия: Ноев ковчег,  Сим, Хам, Яфет.  И, наконец, Карл Пятый. С Петером  читали «Полковник»  Теккерея  на  английском. Зубрежка  французских слов, а после  сравнение  Миссисипи с Миссури. На сегодня вполне достаточно, адью!
Анна Франк.

Пятница, 28 апреля 1944 г.

Дорогая Китти, Никогда не забуду сон о Петере Шиффе в начале января. Всегда, когда я о нем  вспоминаю  (как  и сегодня), то  чувствую касание  его щеки,  и мне так хорошо. С  моим настоящим Петером я это  тоже  испытывала,  но не так сильно до... вчерашнего вечера, когда мы, как обычно, сидели обнявшись на диване. И тогда  обычная  Анна  вдруг исчезла, и  ее  место  заняла  вторая  Анна,  не отчаянная и смешная, а лишь нежная и любящая.
Я сидела, прижавшись к нему, и мое сердце вдруг переполнилось. К глазам подступили слезы: слеза с  левого глаза  сразу  упала  на  его куртку,  а  с правого  задержалась на  кончике  носа  и  потом  тоже оказалась на  куртке.
Заметил  ли он это? Он  не выдал себя ни единым  движением, не  произнес  ни слова.  А может, он испытал  то же,  что  и я? Знает ли он,  что с ним  была вторая Анна? Все эти вопросы останутся без ответа. В пол девятого я встала и
подошла к окну,  там мы всегда  прощаемся. Я дрожала и все  еще  была  Анной номер два. Он подошел ко мне, я обняла его за шею, поцеловала в левую щеку и потянулась к правой.  Но тут наши губы встретились, потом снова  и снова! Мы оба были в смятении и хотели, чтобы этот момент длился вечно, ах!
Петеру так нужна ласка. Он впервые открыл для себя девочку и узнал, что даже самая насмешливая девочка тоже  имеет сердце и полностью преображается, когда ты с  ней наедине. Он первый раз  в  жизни познал дружбу и доверие, он еще ни с  кем по-настоящему  не дружил --  ни  с  мальчиком, ни с  девочкой.
Теперь мы нашли друг  друга, раньше я совсем не знала его, и у меня тоже  не было близкого человека.
Но меня не оставляет вопрос: хорошо ли все это? Правильно ли, что я так быстро поддаюсь, что во мне так много страсти, не меньше, чем в Петере? Могу я, как девочка, позволять себе такое? У меня лишь есть один ответ: «Я мечтаю об этом... уже давно, я так одинока, и теперь, наконец, нашла утешение!»
Утром мы такие,  как всегда, да  и  днем  обычно  тоже. Но вечером  нас начинает неудержимо тянуть друг к другу, и мы можем думать лишь о счастье  и упоении  прошлых  вечеров.  Каждый  раз  после  последнего поцелуя  я  боюсь взглянуть ему в глаза и хочу бежать, бежать, чтобы побыть одной в темноте.
Но что  я вижу, когда  спускаюсь  на четырнадцать ступенек ниже?  Яркий свет, смешки, вопросы, и я должна вести себя, как ни в чем не бывало!
Мое  сердце   еще  слишком   переполнено,  чтобы   осмыслить  вчерашнее потрясение.  Нежная  Анна  приходит  не  часто, но  и  не  позволяет  быстро выставить себя за дверь.  Петер затронул  мои чувства так глубоко, как я еще никогда  не испытывала  -  кроме  того  сна.  Петер  захватил меня всю и все перевернул во  мне.  Не естественно ли,  что  после такого  хочется тишины и покоя, чтобы успокоиться и вернуться к самой себе?
О, Петер, что ты  со мной сделал?  Что ты хочешь от меня? Что  будет  с нами дальше?
О, как я понимаю Беп, только сейчас понимаю ее сомнения. Если в будущем Петер  сделает  мне  предложение,  что я  отвечу?  Анна, будь честной. Ты не выйдешь  за него  замуж, но и просто  так  его не  отпустишь.  У него слабый характер, не достает  силы и мужества. Он еще ребенок, в сущности, не старше меня, и он мечтает о покое и счастье. Неужели  мне только четырнадцать,  и я всего лишь  глупая ученица? Так ли уж я неопытна во всем? Нет, у меня больше опыта, чем у других:  то, что я  испытала,  не знает  в моем возрасте  почти никто.
Я боюсь самой  себя, боюсь, что слишком быстро уступлю своим  желаниям.
Как же  будет потом,  с  другими мальчиками? О, как  это трудно: выбор между чувством и разумом. Всему свое время, но правильное ли время выбрала я?
Анна Франк

Вторник, 2 мая 1944 г.

Дорогая Китти, В субботу  вечером  я  спросила  Петера, согласен ли он с тем,  чтобы я рассказала о нас папе, и после некоторых  колебаний  он ответил, что  да.  Я была рада: ведь это доказательство его искренних чувств. Я спустилась вниз и вскоре  пошла  с  папой  за  водой.  На лестнице я  сказала ему:  «Папа, ты, конечно, понимаешь, что когда мы с Петером вместе, то не сидим на расстоянии метра  друг  от друга. Не  считаешь, что это плохо?». Папа ответил не сразу: «Нет,  не считаю. Но мы  живем здесь в закрытом пространстве, так что, Анна, будь осторожна».  И прибавил еще  что-то в  этом  роде, когда мы поднимались обратно. В воскресенье утром он подошел ко мне и сказал: «Анна, я хорошо обо всем  подумал  (тут  я испугалась!) и решил, что  Убежище—не самое лучшее место для вашей дружбы. Петер влюблен в тебя?»
«Вовсе нет», - ответила я.
«Видишь ли, я вас хорошо понимаю, но ты должна быть сдержанной. Не ходи наверх так часто  и  не  слишком  поощряй его. В таких  делах мужчина всегда активен,  а женщина должна держаться  в рамках. На воле, когда ты  свободна, все иначе: ты встречаешься с другими мальчиками  и девочками,  можешь пойти, куда хочешь, заняться  спортом и  так далее. А здесь вы  всегда вместе, тебе некуда уйти, вы видите друг друга слишком часто, собственно, постоянно. Будь осторожна, Анна, и не принимай ваши отношения слишком серьезно!»
«Я и так не делаю этого, папа. Но  Петер  -- порядочный человек и очень милый мальчик!»
«Да, но  он  слабохарактерный,  легко поддается  как  хорошему,  так  и плохому влиянию. Надеюсь, что  хорошее в нем победит, потому что  таков он в сущности».
Мы еще поговорили и решили, что папе надо побеседовать с Петером.
В воскресенье днем он спросил меня на чердаке: «Ну, как, Анна, говорила с папой?». «Да,  -- ответила  я, - сейчас расскажу. Папа относится, в общем, нормально, но считает, что мы  здесь слишком близко  друг другу, и это может
легко привести к столкновениям».
-  Но мы ведь договорились, что не будем ссориться, и я не собираюсь от этого отступать.
- Я тоже, Петер. Но папа не знает всей правды, он думает, что мы просто дружим. Как ты считаешь: имеем мы право?
- Считаю, что, да. А ты?»
- И я. Я сказала папе, что доверяю тебе. Я, действительно, доверяю тебе полностью, не меньше, чем  самому папе, и думаю, что ты этого достоин. Ведь, правда?
- Надеюсь. (он смутился и покраснел)
- Я верю тебе, Петер, - продолжала я, - верю в  твой хороший характер и что ты в жизни чего-то добьешься.
Мы поговорили еще на другие темы, и позже я сказала: «Знаешь,  когда мы отсюда  выйдем,  я  тебе совсем  не  буду  нужна». Он  весь  вспыхнул:  «Это неправда, Анна, нет! Как такое могло прийти тебе в голову?».
Тут нас позвали.
Потом папа поговорил  с ним,  и сегодня  Петер рассказал мне  об  этом.
«Твой отец думает, что дружба легко может перейти во влюбленность,  - сказал он, но я ответил, что на нас можно положиться».
Теперь папа  хочет, чтобы я не так часто ходила по вечерам наверх. Но я с  этим не  согласна  не только из-за  того, что хочу  быть с  Петером, но и потому что (как я уже говорила) ему  можно доверять. И самому  Петеру я хочу доказать  свое доверие,  а это нельзя  сделать, оставаясь --  как  раз из-за недоверия—внизу. Нет, все останется, как прежде!
Между тем драма «Дюссель» завершилась.  Вчера за столом он в изысканных выражениях попросил  прощения. Наверно,  целый  день учил эту речь наизусть.
Так что мир  с Ван  Дааном восстановлен. День рождения Дюсселя в воскресенье прошел спокойно. Мы подарили ему бутылку хорошего вина  1919 года, Ван Дааны (решили  побаловать  именинника)  -- баночку  пикулей и  бритвенные  лезвия, Куглер—бутылку лимонада, Мип --  книгу, а Беп—цветок в горшке. Дюссель раздал всем по яйцу.
Анна Франк

Среда, 3 мая 1944 г.

Дорогая Китти, Сначала о  новостях  недели. У  политики как бы отпуск: ничего  нового.
Постепенно  начинаю  верить  в  высадку  союзников.  Не  могут  же  они  все переложить на русских, правда, и те в данный момент бездействуют.
Господин  Кляйман теперь  снова  каждое  утро в  конторе. Он достал для дивана Петера  новую пружину. Теперь Петеру надо заняться обивкой,  что ему, разумеется, неохота. Кляйман также раздобыл порошок для кошек против вшей.
Рассказывала  ли  я  тебе,  что  Моффи  пропал?  С  прошлого  четверга, бесследно.  Наверно, он  уже в кошачьем раю, в  то  время как какой-то «друг животных» с  аппетитом его поедает и собирается сделать шапку из его шкурки.
Петер очень расстроен.
Последние две недели мы обедаем по субботам в полдвенадцатого,  а утром должны  довольствоваться блюдечком каши—так у нас выходит на одну трапезу в день меньше. А  с  завтрашнего  дня такой режим вводится  ежедневно, чтобы сэкономить  продукты.  Овощи  по-прежнему  трудно  достать.  Сегодня  мы ели тушенный  полусгнивший  салат. Кроме  салата и шпината ничего нет, а  к  ним подпорченная картошка—замечательная комбинация!
Уже  больше  двух  месяцев  у  меня  не было  месячных  и,  наконец,  в воскресенье они снова пришли. Несмотря на все неудобства, я рада этому.
Наверно, ты  представляешь  себе,  мы  - один за  другим  -  в отчаянии повторяем: «О, почему война  продолжается, почему люди не могут жить в мире, почему уничтожают все вокруг?» Вопрос этот закономерен, но  ясного ответа на него еще не дал никто. Да, почему  в  Англии  сооружают все более гигантские самолеты  и дома особой, легко восстанавливаемой конструкции?  Почему каждый день  на  войну тратятся  миллионы, а на здравоохранение, искусство и бедных людей—ни  цента?  Почему  многие страдают от  голода,  тогда как в других частях света изобилие еды? Почему люди так безумны?
Я  не верю, что в  войне виноваты только  высокие чины, правительства и капиталисты.  О, нет, обычные люди  тоже участвуют в ней добровольно,  иначе народы уже  давно восстали бы! Просто в людях живет стремление к жестокости, уничтожению, убийству. И пока со всем человечеством не произойдет гигантская метаморфоза,  войны   будут  продолжаться   и  люди   будут  уничтожать  все выращенное, созданное и построенное, чтобы потом снова начать с начала!
Я  часто  ощущаю  подавленность,  но  безнадежность  --  никогда.  Наше затворничество   иногда   напоминает   мне  увлекательное  и   романтическое приключение.  Например,  бытовые  проблемы  дают  мне повод  для  интересных
записей в дневнике.  Я  уже точно  решила, что моя жизнь  не будет похожа на жизнь других  девочек, а когда я повзрослею,  то никогда  не  стану  обычной домашней  хозяйкой. Начало у  меня особенное, и уже только поэтому я даже  в самые опасные моменты могу смеяться над абсурдностью ситуации.
Я  еще  девочка и во мне  многое  не раскрыто. Но я молодая  и сильная, переживаю  необычное приключение  и  не намерена жаловаться  дни напролет на отсутствие   развлечений.   Мне   многое   дано   от    природы:   оптимизм, жизнерадостность,  сильный  характер.  Каждый  день  я  чувствую, что  расту духовно, что приближается освобождение, что природа прекрасна,  и  что  меня окружают хорошие люди. И что жизнь в Убежище интересна и увлекательна! Зачем же впадать в отчаяние?
Анна Франк
 

Пятница, 5 мая 1944 г.

Дорогая Китти, Папа  мной недоволен. Он  был уверен, что после нашего  разговора  я не буду каждый вечер  ходить наверх. Ему не нравится наша «возня». Это слово  я уже  слышать  не могу! Ведь  у нас  был  хороший разговор,  зачем  же сейчас придавать всему другой  смысл? Сегодня я снова поговорю с  папой. Марго дала мне  разумный  совет  и,  следуя  ему,  я  собираюсь  сказать  ему  примерно следующее.
«Папа,  ты, очевидно,  ждешь  от  меня объяснений. Так  вот, слушай. Ты разочарован во  мне, ты ожидал от меня больше сдержанности и недоступности и хочешь, чтобы я вела себя так, как полагается четырнадцатилетней девочке. Но ты заблуждаешься!
С тех пор, как мы здесь—с июля 1942 года до недавнего времени—мне было очень нелегко. Если  бы ты знал, как часто я плакала по вечерам,  какое испытывала отчаяние и  одиночество и как была несчастна, ты бы понял, почему
мне хочется  наверх,  к  Петеру!  Ведь я не сразу  научилась  обходиться без маминой и чьей-то другой поддержки, нет: самостоятельность стоила мне многих слез и  сил. Можешь смеяться  и не верить, мне это безразлично. Я  знаю, что твердо стою на ногах и не обязана  отчитываться перед вами. Все это я говорю не потому, что что-то скрываю, но чтобы ты знал: я сама за себя отвечаю!
Когда  мне было  трудно,  то вы (да, ты тоже!)  закрывали глаза и уши и совсем  не помогали мне, а  наоборот -  делали замечания и  наказывали  быть скромнее.  А  я,  если  и  вела  себя  вызывающе,  то  лишь  затем, чтобы не чувствовать отчаяния. Я заглушала дерзостью внутренний голос. Полтора года я играла  комедию, все это  время не жаловалась  и  не никогда не  выходила из своей роли, но сейчас конец борьбе. Я победила! Я стала независимой телом  и духом, и мама мне больше не нужна. Я стала сильной, пройдя через трудности!
И теперь,  после  всех  испытаний, я  хочу  идти  своим путем -  путем, который   сама   выбрала.   Ты  не   должен   смотреть  на  меня,   как   на четырнадцатилетнюю, на самом деле,  жизнь сделала меня старше.  Я никогда не пожалею о своих поступках, я буду и дальше поступать, как сама решу!
Ты не можешь помешать мне  ни добрыми советами, ни запретами. Ты должен доверять мне до конца и оставить меня в покое!»
Анна Франк

Суббота, 6 мая 1944 г.

Дорогая Китти, Вчера перед едой я вложила  письмо в папин карман. Марго потом сказала, что  прочитав его,  он  выглядел очень огорчено. (Я в это время мыла  посуду наверху).  Бедный  Пим,  я   должна  была  предвидеть  это.  Ведь  он  такой восприимчивый! Я только что сказала Петеру, чтобы тот пока ничего не говорил и не спрашивал. Сам Пим молчит, долго ли это еще продлится?
А  у  нас  все, как  будто,  неплохо. Немыслимо  представить,  до  чего подскочили цены - об этом нам рассказывают Ян, Куглер и Кляйман. Полкило чая стоит 350 гульденов, полкило кофе --  80, полкило масла -- 35, одно яйцо - 1 гульден  и 45 центов. Болгарский табак продают по 14 гульденов за 100 грамм!
Все хоть немного занимаются спекуляцией,  любой парнишка на улице предлагает что-то. Наш  булочник  раздобыл  для  нас  штопку:  90 центов  за  крошечный моточек,   молочник  достает  на  черном   рынке  продовольственные  талоны, гробовщик  поставляет сыр. Ежедневно слышишь о взломах, грабежах, убийствах, причем полицейские и дружинники орудуют не менее ловко, чем профессиональные воры.  Все  голодны,  а  зарплаты  не повышаются, вот и  приходится  идти на мошенничество. Полиция постоянно ищет детей: каждый  день пропадают мальчики и девочки пятнадцати, шестнадцати, семнадцати лет и старше.
Я постараюсь закончить рассказ о  фее Эллен.  Может, смеха ради  подарю его папе на день рождения со всеми авторскими правами.
До свидания, точнее, до следующего письма.
Анна Франк

Воскресенье, 7 мая 1944 г.

Дорогая Китти, Вчера вечером  я долго  говорила с папой. Я ревела ужасно,  и папа тоже плакал. Знаешь, Китти, что он мне сказал?
«В своей жизни я получал немало писем, но это самое скверное! Ты, Анна, которую  мы,  твои родители,  так  любим  и  всегда, в любых обстоятельствах защищаем   и   поддерживаем,   ты  не  хочешь  нести   перед   нами  никакой ответственности! Ты считаешь, что мы тебя предали и оставили. Это мнение для нас обидно и несправедливо! Может быть, ты не буквально имела это в виду, но именно так выразила на бумаге—жестоко и незаслуженно!»
О, я совершила ужасную ошибку, возможно, самую ужасную в моей  жизни. Я выставила напоказ  свои  слезы и  переживания, и чересчур  зазналась,  чтобы сохранить  папино уважение. Конечно,  проблемы  с мамой причинили  мне много горя,  но  как я могла обвинить милого  Пима, который  всегда любил  меня  и поддерживал. Я поступила подло.
Что ж хорошо, что я упала со своей недоступной высоты, что моя гордость несколько  пострадала  --  ведь  я  вообразила о себе  слишком много! А ведь далеко  не  все поступки  мадемуазель  Анны  достойно  похвалы! Я  заставила страдать того, кто так любит меня, и это низко, низко!
А больше  всего  мне  стыдно  за то,  что папа меня полностью  простил.
Сначала  он хотел бросить мое письмо в камин,  а сейчас  так ласков со мной, как  будто я ничего плохого не  сделала.  Нет,  Анна,  тебе еще надо многому учиться. Вот и займись этим вместо того, чтобы презирать и судить других!
Да, мне часто было грустно, но не естественно ли это в моем возрасте? Я часто играла комедию, иной раз бессознательно. Я, действительно, чувствовала себя одинокой, но никогда не отчаивалась.
Мне должно  быть глубоко стыдно, и я, в самом деле, стыжусь. Сделанного не  исправишь, но  повторения быть не должно. Я хочу все начать с начала,  и верю в успех, потому что у  меня  есть Петер. С ним я все  смогу!  Я  уже не одна, он  любит меня, и я люблю его. И еще у меня есть книги, дневник и  мои литературные сочинения. Я не безобразна и не глупа, жизнерадостна от природы и хочу стать хорошим человеком!
Да, Анна, ты сама чувствовала, что  твое письмо  было слишком жестким и преувеличенным,  но именно этим ты гордилась. Я буду брать  пример с папы  и постараюсь стать лучше!
Анна Франк

Понедельник, 8 мая 1944 г.

Дорогая Китти, Рассказала  ли я тебе уже историю  нашей семьи? По-моему, нет,  поэтому начну,  не откладывая. Папа  родился  во  Франкфурте-на-Майне в обеспеченной семье.  Его отец Михаэль  Франк был хозяином банка  и  владел  миллионами, а мать, Алиса Штерн, унаследовала большое состояние.
Михаэль  Франк,  совсем  не богатый  в юности,  добился  всего  упорным трудом. А папа был настоящим сынком  состоятельных родителей:  его молодость была  наполнена  еженедельными  приемами,  праздниками,  балами,  роскошными обедами  и красивыми  девушками. Но после дедушкиной смерти, мировой войны и инфляции от огромного состояния ничего не осталось. Папу воспитали настоящим барином, и  как  смеялся он вчера,  когда  впервые за свои  55  лет выгребал ложкой остатки из сковородки.
Мама была тоже богата, хотя и не так, как папа. Поэтому мы не перестаем удивляться рассказам о великолепных приемах и балах, а также о ее помолвке с папой, на которую было приглашено 250 гостей.
Теперь богатыми  нас  уже  никак не назовешь,  и все  надежды сейчас на окончание войны, и что тогда все переменится к лучшему. И, поверь мне, я - в отличии  от мамы  и Марго -  не  собираюсь  довольствоваться спокойном серым существованием. Я хочу поехать на год в Париж и на год в Лондон для изучения языков и истории  искусств.  А у Марго  совсем другие мечты: она  собирается стать акушеркой в Палестине. Я мечтаю о красивых платьях и интересных людях, хочу  что-то  увидеть  и  испытать  в  жизни  -- об  этом я  тебе  и  раньше рассказывала. При таких планах немного денег лишним не окажется!
Сегодня утром Мип рассказала о помолвке ее двоюродной сестры в субботу.
И  жених,  и  невеста  довольно  состоятельны.  Мип раздразнила  наш аппетит рассказом об угощении: суп с фрикадельками,  сыр,  пирожки с  мясом и сыром, салат с яйцами и  ростбифом,  ромовый бисквит,  вино, сигареты и еще  всякая всячина—все, что душе угодно.
Мип выпила  десять  рюмок вина и  выкурила три  сигареты  --  вот вам и противница  алкоголя!  Если  она  так  разошлась, то можно себе представить, сколько  поглотил  ее  благоверный. В  общем, оба  они порядочно выпили.  На празднике присутствовали также двое полицейских, которые  сделали  несколько фотоснимков. Мип записала их имена и  адреса на тот случай, если потребуется помощь честных голландцев:  она,  как  видишь,  никогда не забывает  о  нас, затворниках.
Она так  наглядно описала  нам шикарную  еду—нам, которые съедают на завтрак две ложечки каши и  потом целый день  мучаются голодом, заглушая его полусырым шпинатом  (для  витаминов!),  гнилой  картошкой, салатом  и  снова бесконечным  шпинатом.  Возможно, мы  наберемся сил, подобно  Попаю (15), но пока это что-то не заметно.
Если  бы Мип взяла нас собой  на ту помолвку, то для  других  гостей от угощения  ничего не осталось. И вели бы  мы себя наверняка не очень прилично --  расталкивали  людей,  и  даже раздвигали мебель...  Как мы  слушали Мип,
буквально  глядя ей в рот,  как  будто  никогда не слышали  о вкусной еде  и богатых людях!  Мы, внучки известного миллионера. Странно  все-таки  устроен мир!
Анна Франк
 

Вторник, 9 мая 1944 г.

Дорогая Китти, Рассказ  о фее  Эллен закончен. Я  переписала его  на  почтовую бумагу, сшила их и разукрасила красными чернилами. Выглядит хорошо, но не слишком ли маленький  подарок  для  папы?  Мама  и  Марго сочинили  по поздравительному стишку.
Господин  Куглер сегодня  сообщил, что  с  понедельника  госпожа  Брокс собирается ежедневно  в  два  часа  приходить  в контору - пить кофе. Ничего себе!  Нам  нельзя  будет  подниматься  наверх  за  картошкой,  пользоваться туалетом,  и Беп не сможет приходить к нам есть. Мы должны будем вести  себя тихо, как можно  меньше двигаться и испытывать разные другие неудобства! Все стали  выступать с предложениями: как бы отвадить гостью. Ван  Даан придумал подсыпать ей  в кофе слабительное. «Нет, - ответил Кляйман, - ведь тогда она
и не сойдет с коробки!». (16) Общий смех. «С коробки? - спросила госпожа Ван Даан, - что это  означает?» Ей объяснили. «Значит, я могу всегда употреблять это выражение?» - простодушно спросила она.
«Представляешь,  -- хихикнула  Беп, -  что  она  в  Бейенкорфе  (5)  -- спросит, где у них находится коробка».
Дюссель, кстати, посещает  «коробку» ежедневно в пол первого. Сегодня я написала на куске розовой бумаги:
«Расписание пользования туалетом господина Дюсселя:
7:15 - 7:30 утра 13:00.
Остальные визиты по желанию!»
Я приклеила это объявление на дверь туалета, в то время как он там был.
Вполне могла бы приписать: «Нарушение сроков грозит запиранием двери!». Ведь наш туалет запирается как изнутри, так и снаружи.
Новый анекдот Ван Даана:
После школьных уроков, посвященных библейскому сюжету об  Адаме  и Еве, тринадцатилетний мальчик спросил отца: «Папа, а как  я, собственно, появился на свет?» «О,  -  ответил отец,  -  аист вытащил  тебя из  моря и  положил в кровать  твоей матери. При этом  он  так сильно укусил ее  за ногу, что  она из-за кровоточащей раны целую неделю не вставала с постели». Чтобы убедиться в правдивости  рассказа, мальчик отправился  к маме  и  спросил  ее: «Скажи, мама, как  ты сама появилась на  свет, и как  родился  я?» Мать рассказала в
точности то же, что отец. Но парнишка для достоверности задал вопрос и деду.
И снова услышал знакомую историю.
Вечером он записал в своем  дневнике: «После тщательного исследования я пришел к выводу, что в нашей семье не было сексуальных отношений  в  течение трех поколений».
Мне еще надо заниматься, сейчас уже три часа.
Анна Франк
P.S. Я уже  упоминала нашу новую уборщицу. Добавлю, что она замужем, ей 60 лет,  и она плохо слышит. Очень мило с ее стороны по отношению  к  восьми затворникам, которым не  всегда  удается  соблюдать  тишину.  О, Кит,  какая чудесная погода, если бы я могла выйти на улицу!

Среда, 10 мая 1944 г.

Дорогая Китти, Вчера вечером мы учили на чердаке французский, как вдруг я услышала шум воды. Не успела спросить у Петера, что это может означать, как он ринулся на мансарду, где находился «кошачий туалет». Поскольку тот оказался сырым, Муши пристроился рядом. Последовал шум  борьбы, и  Муши, благополучно закончивший свое  деяние, помчался  вниз. Лужица  пришлась как раз  на  трещину в полу и стала капать сверху на нашу картошку. Пол на чердаке тоже не без трещин, так что протечка  дошла до гостиной, угодив  на стопку  книг  и  кипу  чулок.  Я хохотала от души над  забавнейшей картиной: испуганный Муши, забившийся  под стул,  Петер с ведром воды, тряпкой  и хлоркой и суетившийся рядом Ван Даан. Песочный туалет  привели в порядок, но известно, что  кошачьи лужицы  ужасно воняют.  Это  доказала  вчерашняя  картошка и опилки,  которые папа принес с мансарды  в ведре и сжег. Бедный Муши! Ведь ему невдомек, что и торфа сейчас не достанешь.
Анна Франк

Четверг, 11 мая 1944 г.

Дорогая Китти, Вот еще смешная сценка.
Петеру надо подстричься,  в роли парикмахера выступает, как всегда, его мама. В двадцать пять минут восьмого Петер удалился в свою  комнату, а ровно в половину восьмого выглянул оттуда,  облаченный лишь  в трусы  и спортивные туфли, и с мокрой головой.
«Ты скоро?» - спросил он свою мать.
«Не могу найти ножницы», - ответила она.
Петер тоже принялся за поиски, перевернув все в ее туалетном ящичке. Та ворчала: «Да не  возись так!»  Ответа я  не расслышала, но он был, очевидно, дерзким, потому что Петер получил легкий шлепок по руке. Он ответил маме тем же,  и  она  в  ответ  шлепнула  его  из-за всех сил. Тогда Петер отскочил в сторону, состроил рожу и крикнул: «Старуха, пора за работу!».
Госпожа Ван Даан не двинулась с места, тогда Петер схватил ее за руки и так  протащил через всю комнату.  Госпожа плакала  и  смеялась одновременно, ругалась, брыкалась, но все бесполезно. У лестницы Петеру пришлось отпустить пленницу, которая тут  же со стоном  упала  на стул.  «Похищение  матери», - пошутила я.
«Но он сделал мне больно!».
Ее запястья,  действительно, были  красными,  и я  слегка  охладила  их водой. Петер, ожидая  мать на лестнице, снова проявил нетерпение и  явился в комнату,  размахивая ремнем, подобно дрессировщику.  Но  мать не  собиралась идти с ним, она сидела за столом и искала носовой платок. «Сначала ты должен извиниться», -  сказала она. «Что  ж,  ладно, приношу свои извинения, потому что  мне надоело ждать». Госпожа  Ван Даан засмеялась против воли и  пошла к двери, но вдруг остановилась и произнесла  целую речь. (Мы с мамой и папой в это время мыли посуду.) «У нас дома такое бы не прошло, -  сказала она, -- я бы ему так  наддала, что  он  слетел бы с  лестницы.  Он еще никогда так  не хамил,  хотя  подзатыльники  получал  не  раз.  Я  не  доверяю  современному воспитанию. Нынешние дети...  Разве я  смогла бы так напасть на свою мать? А вы, господин  Франк,  позволили бы себе такое с  вашей матерью?» Госпожа Ван Даан  была чрезвычайно  возбуждена, ходила  из  угла в угол  и  трещала  без передышки, пока, наконец, не ушла наверх. Воистину, наконец-то!
Но  спустя  пять минут  она стремительно, с горящими щеками ворвалась в комнату, положила на место фартук  и, ответив  на  мой вопрос, что готова со стрижкой и зашла лишь на минутку, понеслась вниз, вероятно, в объятия своего Путти.  Вернулась около  восьми  вместе  с  супругом,  они позвали Петера  и устроили  ему грандиозную  взбучку. Мне  удалось разобрать  несколько  слов: «Оболтус, невежа, бесстыдник, плохой пример, а вот Анна..., а вот Марго...». Впрочем, похоже, что сегодня у них уже тишь да гладь!
Анна Франк
P.S. Во вторник и среду выступала наша любимая королева. Она собирается на отдых, чтобы потом с новыми силами вернуться в Голландию. Она  говорила о своем возвращении, скорой победе, мужестве, геройстве и тяжких испытаниях.
Передали  также выступление министра  Гербранди. У него такой тоненький детский  голосок,   что  мама   невольно   ахнула.   И   в  итоге  священник (проникновенным голосом)  завершил  вечер  молитвой, обратившись к Господу с просьбой защитить евреев, узников лагерей и военнопленных.

Четверг, 11 мая 1944 г.

Дорогая Китти, К сожалению, я забыла наверху шкатулку с мелочами и ручку, а  поскольку до пол третьего у нас тихий час, я не пойду туда,  чтобы кого-то случайно не разбудить и буду писать карандашом.
У меня в  последнее  время ужасно много дел, хоть  тебе это,  возможно, покажется странным. Я не  справляюсь со всей  своей работой! Рассказать тебе вкратце,  что я  еще должна сделать? Ну, так вот:  до завтра дочитать первую
часть биографии Галилео Галилея, так как  книгу надо вернуть в библиотеку. Я начала читать  вчера и сейчас  уже  на странице 220. Всего их 320,  так  что успею. На следующей неделе мне предстоит прочитать «Палестину на распутье» и вторую часть «Галилея». Вчера закончила биографию Карла Пятого, и теперь мне нужно составить несколько родословных и конспектов. Еще я должна просмотреть и выучить три страницы  незнакомых  слов, переписанных из  разных книг.  Моя коллекция кинозвезд заброшена и давно нуждается  в наведении порядка. На это потребуется нескольких дней, а поскольку у профессора Анны масса других дел, то  ей  не до коллекции, которая  в результате еще больше приходит в упадок.
Кроме нее требуют  внимания Тезей, Эдип,  Пелей, Орфей,  Ясон  и  Геракл: их подвиги и геройства  перепутались в моей памяти, как нитки в  клубке. Да, не забыть  Мирона  и  Фидия, чтобы не  нарушить историческую  связь.  В похожем состоянии семи- и девятидневная война—в голове у меня полный хаос. Что же это такое? Если я сейчас все забываю, каково будет в восемьдесят лет!
Да, еще библия, когда же я доберусь до рассказа о купающейся Сусанне? И я  не  до конца понимаю греха Содома и Гоморры. Ах, мне еще так  много нужно учить. Лизелотту Пфальцскую я пока полностью забросила.  Сама суди, Китти: я просто задыхаюсь!  Ну а теперь о другом. Ты знаешь, мое заветное  желание— стать журналисткой, а позже—знаменитой писательницей. Не знаю, выполню ли я эти  высокие  цели  (звучит глупо), но пока тем у меня достаточно. В любом случае после  войны издам  книгу  «Убежище». Удастся  ли  это,  не  знаю, но исходным материалом послужит мой дневник.
Еще я должна  закончить «Жизнь Кади». Я уже решила, что после лечения в санатории Кади вернется домой  и будет  продолжать переписываться  с Хансом.
Это все происходит в 1941  году. Вскоре  выясняется, что  Ханс симпатизирует фашистам. Кади не может этого понять, ведь она глубоко переживает за евреев, и ее лучшая подруга Марианна --  еврейка. Кади начинает сомневаться в Хансе, они  ссорятся  и  расстаются,  но  потом сходятся  снова.  Настоящий  разрыв происходит, когда  Ханс начинает встречаться с другой девочкой. Кади глубоко задета  и  теперь  хочет  одного—стать медсестрой  и много работать.  Она заканчивает  образование и по настоянию отца и друзей  поступает на работу в швейцарский санаторий для  легочных больных. Свой первый отпуск она проводит на  Коморских  островах,  где  совершенно  случайно   встречает  Ханса.  Тот рассказывает,  что два года назад  женился на девушке, с которой  встречался после Кади, но недавно та во время  приступа депрессии  покончила собой. Уже задолго до  этого  Ханс понял,  что любит только свою  маленькую Кади, и вот сейчас он  просит ее  руки.  Кади отказала: она  все  еще любила его,  но ее гордость оказалась сильнее.  Ханс уехал, и спустя годы Кади услышала, что он живет в Англии и часто хворает. Сама Кади в 27  лет  вышла замуж  за фермера Симона. Она нежно  любила его, но  не так сильно, как Ханса. У  них родились трое детей:  две дочери Лилиан и  Юдифь и сын Нико. Она счастлива с Симоном, но не забывает Ханса. Однажды она видит его во сне и прощается с ним.
Это все  не  сентиментальная чепуха, а художественное изложение папиной биографии.
Анна Франк

Суббота, 13 мая 1944 г.

Милая Китти, Вчера был папин день рождения и девятнадцатая годовщина  свадьбы папы и мамы. Уборщицы  в конторе не было, а солнце  еще никогда не светило  в  1944 году так ярко,  как в тот день. Наш каштан расцвел и весь покрылся листьями, он  сейчас гораздо  красивее,  чем год  назад.  Папа получил  в  подарок  от Кляймана  биографию Линнея,  от  Куглера  книгу  на  тему естествознания, от Дюсселя книжку «Амстердам на воде», а от Ван Даанов огромную коробку с тремя яйцами,  бутылкой  пива,  йогуртом  и  зеленым  галстуком,  и  так   красиво разукрашенную, как будто над ней потрудились лучшие художники-декораторы. На фоне  всего  этого наша баночка патоки выглядела  довольно  жалкой. Мои розы пахли великолепно  в отличие от  гвоздик Беп и Мип. Папу балуют!  От Симонса прибыло  пятьдесят  пирожных  --  таких  замечательных!  Папа  угостил  всех коврижкой, мужчин—пивом, а женщин йогуртом. Все было очень вкусно!
Анна Франк

Вторник, 16 мая 1944 г.

Милая Китти, Для разнообразия (уже давно я такого не  писала) передам тебе небольшую дискуссию между Ван Даанами. Госпожа Ван Даан: «Немцы наверняка укрепили Атлантический вал и сделают все  возможное, чтобы не  уступить его англичанам. Все-таки у  Германии  еще много сил!»
Господин Ван Даан: «Неужели?»
Госпожа: «Ах!»
Господин: «Немцы еще чего доброго победят, так они сильны».
Госпожа: «Что ж, это возможно, я вовсе не убеждена в обратном».
Господин: «Пожалуй, воздержусь от ответа».
Госпожа: «Все равно ответишь, ты просто не можешь молчать».
Господин: «Мои ответы, однако, очень коротки».
Госпожа:  «Тем  не менее  ты  говоришь и настаиваешь  на своем. А  твои
прогнозы далеко не всегда сбываются!»
Господин: «До сих пор я все предсказывал правильно».
Госпожа:  «Неправда!  Если  бы  это  было  так,  то  высадка  союзников произошла в прошлом  году, в Финляндии был бы установлен мир, война в Италии закончилась  бы  еще  зимой,  а  русские  взяли Львов...  Нет,  ты  во  всем ошибался!»
Господин (вставая): «А теперь довольно. Я тебе как-нибудь докажу, что я прав, чтобы ты, наконец, успокоилась. Я сыт по горло твоим нытьем, тебя надо ткнуть носом в твою собственную околесицу!» (Конец беседы).
Я  хохотала  ужасно, и  мама тоже.  Петер едва  сдержался.  Ах,  глупые взрослые, вы поучились бы сначала сами, прежде чем делать замечания детям!
С пятницы мы теперь снова открываем окна по ночам.
Анна Франк

Перечислю то, что важно для каждого члена семейства «Убежище»:
Учение и образование:
Господин Ван Даан: ничему не учится,  роется  в  словарях, любит читать детективы, книги по медицине, увлекательные и пустые романы о любви.
Госпожа  Ван Даан:  учит  английский  на заочных курсах, охотно  читает жизнеописания и иногда романы.
Господин Франк:  учит английский (читая Диккенса!) и основы латинского.
Никогда не читает романов, предпочитает серьезные познавательные книги.
Госпожа  Франк: учит  английский  на заочных курсах,  читает все  кроме детективов.
Господин Дюссель: учит английский,  испанский и голландский без видимых результатов, читает все и обо всем высказывает свое мнение.
Петер Ван Даан: учит английский, французский (письменный), голландскую, английскую   и    немецкую    стенографию,   ведение    деловой   английской корреспонденции, государственное  право, осваивает резьбу  по дереву, иногда занимается математикой и географией, читает мало.
Марго Франк: учит английский, французский и латынь на заочных курсах, а также   голландскую,   английскую   и    немецкую   стенографию,   механику, стереометрию,  физику,  химию, алгебру, геометрию,  английскую, французскую, немецкую  и  голландскую  литературу,  бухгалтерию,  географию,  современную историю,  биологию,  экономику,  читает все, отдавая предпочтение книгам  по религии и медицине.
     Анна   Франк:  учит  французский,  английский,   немецкий,  голландскую стенографию,  алгебру,  историю,  географию,  историю  искусств,   биологию, историю  религии,  голландскую  литературу,  охотно  читает  биографии  (как скучные,  так  и увлекательные), исторические книги, иногда  романы и легкую литературу.

Пятница, 19 мая 1944 г.

Милая Китти, Вчера мне  было плохо: рвало (вот напасть!), болели голова и живот—в общем, все к одному. Сегодня лучше, и очень хочется есть, но от темных бобов я все-таки воздержусь.
Между  мной  и  Петером  все  хорошо.  Бедный  мальчик  гораздо  больше нуждается в тепле,  чем  я:  он каждый раз краснеет после нашего прощального поцелуя  и умоляет еще  об одном. А, может, я ему просто заменяю Моффи? Если так, ну и пусть—он так счастлив, когда кто-то его  любит. Теперь, когда я с  таким  трудом его завоевала, я смотрю на вещи как  бы со стороны,  но  не думай, что  любовь  ослабела.  Он  очень добрый,  но моя душа  сейчас  снова закрыта, и если он хочет сломать замок, то должен стать решительнее!
Анна Франк

Суббота, 20 мая 1944 г.

Дорогая Китти, Вчера вечером, спустившись с чердака вниз, я увидела, что красивая ваза с гвоздиками  лежит  на полу, мама на коленях вытирает тряпкой  пол, а Марго собирает мои  мокрые бумаги. «Что случилось?»  -  спросила  я,  полная самых мрачных предчувствий. Но ответа не требовалось,  уже на расстоянии я видела, что  нанесен непоправимый вред! Моя папка родословных, тетради, книги—все плавало. Я чуть не плакала и так разволновалась,  что заговорила по-немецки.
Что именно я бормотала, не помню,  но  Марго  потом  воспроизвела моя слова: «Неслыханный  вред,  ужасный, невосполнимый...». Отец расхохотался,  Марго с мамой—за ним, а мне оставалось лишь реветь над потерянной работой и моими замечательными  конспектами.  При  ближайшем рассмотрении «неслыханный вред» оказался  не  таким  уж  страшным.  Я  отнесла  промокшие  листы на  чердак, тщательно отделила их друг от  друга и повесила сушить. Получилась  забавное зрелище: даже я  не могла  не улыбнуться, видя висящих  рядом Марию  Медичи, Карла  Пятого,  Вильгельма Оранского  и  Марию-Антуанетту.  «Это осквернение рассы»,  -  пошутил господин  Ван  Даан.  Поручив  Петеру следить  за  моими бумагами, я спустилась вниз  «Какие книги пострадали?» -  спросила  я Марго, которая как раз возилась с моими учебниками.
«Алгебра», - ответила та.
Но, увы, и учебник алгебры оказался почти не поврежденным! Я хотела бы, чтобы он упал прямо в вазу—ни одну книгу в жизни я не ненавидела так, как эту. На первой ее странице  стоят,  по крайней  мере, двадцать имен  прошлых
владелиц. Книжка потерлась, пожелтела, заполнена пометками, исправлениями...
Ей богу, как-нибудь, решусь  и разорву это препротивную «Алгебру»  на мелкие клочки!
Анна Франк

Понедельник, 22 мая 1944 г.

Дорогая Китти, 20 мая папа проиграл  пари госпоже  Ван  Даан:  пять  баночек  йогурта.
Высадка до сих пор не началась. Думаю, что весь Амстердам,  вся  Голландия и вообще все западное побережье Европы до  самой Испании только и говорят, что о  высадке,  спорит,  заключает  пари и  ...  надеются. Напряжение  достигло предела.  Далеко не  все, в  том числе благопорядочные  голландцы, сохранили доверие к англичанам и не все считают английский блеф искусным приемом—о, нет, люди с нетерпением ждут действий—доблестных и решающих.
Никто сейчас  не заглядывает дальше  своего  носа, никто не думает, что англичане  должны  защищать  свою  страну,  все убеждены,  что  они  обязаны освободить  Нидерланды  --  и  как можно  скорее. Но разве  англичане чем-то обязаны нам? Чем голландцы заслужили их  бескорыстную помощь, на которую они с такой уверенностью рассчитывают? Нет, Голландия заблуждается—англичане, несмотря  на свое хвастовство, оскандалились не меньше, чем другие маленькие и большие страны,  которые сейчас оккупированы.  Тем не менее не стоит ждать от англичан извинений. Все годы, в течение которых Германия вооружалась, они проспали,  впрочем, как  и государства,  граничащие  с Германией.  Политикой страуса  ничего  не добьешься  - в этом убедилась Англия,  а  за ней и  весь остальной мир, и сейчас они жестоко расплачиваются за свое легкомыслие.
Ни одна страна не пожертвует своими гражданами ради другой, и Англия не исключение.  Высадке, освобождению и независимости придет свой  черед, но не  одновременно на всех занятых территориях,  и Англия  должна сама выбрать благоприятный момент.
К нашему сожалению и возмущению, поступают новости о том, что отношение многих людей к евреям изменилось.  Мы услышали, что  антисемитизм  проник  в круги, где его  никогда прежде не было. Нас всех это глубоко,  очень глубоко опечалило. Причину ненависти к  евреям можно понять, но как бы то ни было— это плохо. Евреев  упрекают  в том, что те унижаются перед  немцами и выдают людей, которые их  укрывали и  поддерживали.  В результате многие  христиане подвергаются страшной участи.  Все это правда. Но надо посмотреть на это и с другой стороны:  как  сами  христиане  повели  бы  себя в подобной ситуации?
Смогли бы терпеть жестокие  пытки и молчать? Всем известно, что  такое почти невозможно, так зачем же требовать невозможного от евреев?
Распространяются слухи, что  немецкие евреи, до войны  эмигрировавшие в Голландию  и  сейчас депортированные в Польшу,  уже  не  смогут вернуться  в Нидерланды --  ведь  они находились здесь  на  положении  беженцев, и  когдa Гитлера прогонят, должны возвратиться в Германию.
Когда слышишь такое,  невольно  задаешься  вопросом: зачем мы вели  эту длительную и тяжелую войну? Ведь постоянно  слышишь, что мы  - все  вместе - сражаемся за свободу,  права и справедливость! И  вот уже  сейчас начинается раскол, и в евреях видят людей второго сорта. О, как бесконечно грустно, что вновь находишь  подтверждение  старой  пословице: «Если христианин  совершил ошибку,  то  он  сам должен  ответить за нее. Если ошибку совершил еврей, то отвечают все евреи».
Честно  говоря, я  не могу  смириться с  тем,  что  голландцы  -- народ добрый,  честный  и  справедливый  --  так  судят о  нас,  самом угнетенном, несчастном и, наверно, самом достойном сострадания народе. Я надеюсь только, что эта ненависть к евреям временная, и голландцы откажутся от своих глубоко ошибочных взглядов! Иначе  придется немногим  оставшимся в живых голландским евреям  покинуть страну. В том числе, и нам собрать свои  пожитки и  уйти  с этой прекрасной земли,  так благородно принявшей нас и потом так  жестоко от нас отвернувшейся. Я люблю Голландию и всегда надеялась, что она  для  меня, изгнанницы, станет второй Родиной. Надеюсь и до сих пор!
Анна Франк
 

Четверг, 25 мая 1944 г.

Дорогая Китти, Беп помолвлена! В общем, в этом нет ничего особенного, но никто  из нас не рад  за нее.  Пусть Бертус человек  добрый, положительный  и  спортивного сложения,  но  Беп  не  любит  его.  А  для  меня  этого  достаточно,  чтобы посоветовать ей не выходить за него замуж.
Беп стремится  к  духовному росту, а Бертус  тянет  ее вниз. Он простой работяга без высоких интересов и амбиций, и я не верю, что  Беп будет  с ним счастлива.  Понятно,  почему она  сомневалась и даже разорвала с  ним  месяц назад.  Но  почувствовала себя тогда еще несчастнее, написала примирительное письмо,  и  вот  сейчас  они  помолвлены.  Для  этого  есть  немало  причин.
Во-первых, больной отец,  который очень  привязан к Бертусу. Во-вторых,  то, что Беп самая старшая из сестер Фоскейл, и мать  постоянно попрекает ее тем, что она еще не замужем. И  Беп сама  из-за  этого беспокоится, ей  ведь  уже почти двадцать пять.
Мама сказала,  что лучше бы Беп просто встречалась со своим другом, без брака. А я сама  не  знаю.  Мне жалко  Беп, и  я понимаю, как  она  одинока. Впрочем,   пожениться  они  смогут   только  после  войны:  ведь  Бертус  на нелегальном  положении, иными  словами  --  скрывается.  К тому  же  них нет никакого приданного и  вообще ни цента. Какая  жалкая участь  предстоит Беп, которой  мы  все от  души  желаем  счастья!  Я только  надеюсь,  что  Бертус изменится  под ее влиянием, или oна встретит другого  мужчину, который будет ценить ее по-настоящему.
Тот же день.
Каждый  день что-то происходит. Сегодня утром арестовали Ван Хувена, он укрывал в своем доме  двух евреев.  Это большой удар для нас.  Бедных евреев ждет жестокая участь, и Ван Хувена, вероятно, тоже. Это ужасно.
Похоже, что весь мир встал с ног на голову. Порядочных людей посылают в концентрационные  лагеря,  тюрьмы, обрекают на  одиночное  заключение, в  то время как подлецы приходят к власти и командуют старыми и  молодыми, бедными и богатыми. Постоянные аресты: один попадается на черной торговле, другой— на помощи евреям. Никто, кроме тех, кто на службе  у фашистов, не знает, что будет завтра.
Арест  Ван  Хувена тяжело сказался на нашей  повседневной жизни. Беп не может сама таскать мешки картофеля, так что  не остается ничего другого, как потуже затянуть  пояс. Как  все устроится, еще не знаю --  ясно только,  что
легче  не  будет.  Мама  говорит,  что  нам  придется  совсем отказаться  от завтрака, днем есть кашу и хлеб, вечером жареную картошку  и, может, немного овощей и салата—на б?льшее мы рассчитывать не можем. Придется поголодать, но все лучше, чем попасть к немцам.
Анна Франк

Пятница, 26 мая 1944 г.

Дорогая Китти, Наконец,  наконец-то я могу спокойно устроиться за столом, перед слегка приоткрытым окном и обо всем написать тебе.
Мне  так  тяжело, как  не  было уже  месяцы -  даже  после  взлома я не чувствовала себя такой опустошенной, как сейчас. С одной  стороны, арест Ван Хувена,   вечное   обсуждение  еврейского   вопроса,   ежедневное   ожидание наступления,  скудная  еда, нервное  напряжение,  разочарование в  Петере. С другой стороны, помолвка Беп, троица, цветы, день рождения Куглера, рассказы о тортах, кабаре, фильмах и концертах.
Эти  противоречия стало  частью нашей  жизни: один  день мы смеемся над несуразицами подпольного  существования,  другой  --  и таких  дней много— живем в  страхе, напряжении, отчаянии, и это можно прочитать на наших лицах.
Особенно тяжело приходится Мип  и Куглеру. Мип  -- из-за непосильного объема работы, а Куглеру - из-за огромной ответственности за восьмерых затворников: бывает, что он из-за  постоянных забот и волнений просто  не может говорить.
Беп и Кляйман, конечно, тоже  заботятся о нас, и  даже очень хорошо.  Но они могут позволить себе иногда отвлечься от дел Убежища - на несколько часов, а иногда  -- на день-два.  У  них  достаточно  своих забот: у  Кляймана слабое здоровье, а Беп все еще мучается из-за своей  помолвки. И при этом они ведут обычную  жизнь:  с гостями, прогулками, визитами... Они  могут  хоть  иногда забыть о страхах и волнениях  -- в отличие от нас. Уже два года  мы живем  в непрерывном и растущем напряжении, и как долго это еще продлится?
Канализация  снова засорена, вода совсем  не течет, разве что иногда по капелькам. Ходим в туалет  с щеткой. Один день  это  еще можно выдержать, но что делать, если  водопроводчику  не  удастся исправить неполадки? Городская
водопроводная служба не сможет послать кого-то раньше вторника.
Получили от  Мип  булочку  с изюмом  с надписью  «Счастливой  Троицы!».
Звучит, как насмешка на фоне нашего подавленного настроения.
Мы  все  немало  напуганы арестом Ван Хувена и стараемся вести себя как можно  тише, только и  слышно, что  «Тс-с-с!».  Полиция ворвалась в  дом Ван Хувена, взломав дверь—значит, и  с нами это  может произойти.  И если ...
нет, я не в  силах писать, но не думать об этом не  могу—кажется, что все свои прежде испытанные страхи я переживаю снова.
Сегодня в восемь вечера я пошла вниз в туалет, остальные слушали радио.
Я  старалась не бояться, но вся дрожала.  Все-таки, наверху  я чувствую себя безопаснее, чем  совсем одной в большом притихшем доме, со странными звуками сверху и гудением машин на улице. Стоит мне немного замешкаться внизу, как в голову приходят всякие ужасы.
Мип после разговора с папой стала спокойнее. Да, я же тебе еще  об этом не рассказала. Как-то днем она, вся раскрасневшаяся,  подошла к папе и прямо спросила его,  подозреваем  ли  мы  ее  в  антисемитизме.  Папа был искренне потрясен  и убедил Мип, что это  совсем не  так! Тем не менее этот  разговор оставил грустное впечатление. Мы должны  как  можно  меньше обременять наших помощников  своими   проблемами.  Они  так   много  делают  для  нас,  такие замечательные люди!
Я все  чаще спрашиваю себя: не лучше  ли было, если бы мы не укрылись в Убежище  и сейчас уже погибли? Скольких бед мы бы избежали и прежде всего— не вовлекли бы в  них  других людей. И все-таки в нас живы воспоминания,  мы любим природу, любим жизнь и надеемся из-за всех  сил.  Ах, пусть уже что-то произойдет,  пусть  хоть  стреляют  и  уничтожат  нас и  положат конец этому невыносимому нервному напряжению!
Анна Франк

Среда, 31 мая 1944 г.

Дорогая Китти, В  субботу, воскресенье, понедельник и  вторник было так  жарко,  что я просто не  могла удержать авторучку в  руке, чтобы написать  тебе. В пятницу сломалась  канализация,  в субботу  ее починили. Сегодня днем нас  навестила госпожа Кляйман  и рассказала много  всего о Йоппи,  среди прочего, что та и Джекки Маарсен стали членами хоккейного клуба.  В воскресенье заглянула Беп, чтобы узнать, не появлялись  ли воры, и  позавтракала с нами. В  понедельник (второй день  Троицы)  роль стража  порядка взял  на себя господин  Гиз.  Во вторник мы,  наконец,  смогли  открыть окна.  Такая  теплая,  можно сказать, жаркая  погода в  Троицу  случается  редко. В  Амстердаме  жара  переносится ужасно. Чтобы ты себе это лучше  представила, опишу вкратце последние жаркие
дни.
Суббота. «Какая  прекрасная погода!» -  воскликнули мы утром.  Но днем, когда  пришлось закрыть  окна,  мнение изменилось: «Однако, могло  бы быть и посвежее».
Воскресенье. «Эту жару вынести невозможно. Масло тает, в  доме  нет  ни одного прохладного уголка,  хлеб  высыхает,  молоко  скисает,  окна  открыть нельзя. Мы,  несчастные  изгнанники, задыхаемся здесь, в то время как другие празднуют Троицу». (Разумеется, монолог госпожи Ван Даан).
Понедельник.  «Ноги болят, нет летней  одежды, я  не  в состоянии  мыть посуду  при таком пекле!» И в  таком духе с утра  до вечера. И в самом деле, было невыносимо.
Мне тоже в жару  трудно, и я  рада,  что  сегодня дует довольно сильный ветер, хотя солнце до сих пор светит вовсю.
Анна Франк.

Пятница, 2 июня 1944 г.

Дорогая Китти, Если  идешь на  чердак, то необходимо  захватить  зонтик и, желательно, большой  --  чтобы  не промокнуть  в случае дождя!  Пословица «Выше—суше, ближе к  небу  - тише»  во время бомбежки  и для затворников, таких  как мы, неверна. Хотя бы из-за  котов. Муши  усвоил  привычку использовать газеты на чердаке в качестве личного  туалета.  Мы опасаемся,  что кто-то  из соседних домов его услышит, а главное боимся невыносимой  и стойкой вонищи. К тому же новый Моффи со склада последовал примеру  товарища.  Только владельцы котов, пережившие  похожую ситуацию, могут представить себе,  какие  запахи  (кроме перца и пряностей)  наполняют наш дом. Еще хочу поделиться  своим открытием: как вести себя во время обстрелов. Помчаться к ближайшей деревянной лестнице и  бегать  по ней  вверх  и  вниз,  иногда  мягко падая. Беготня  и  падения отвлекают  и  создают   столько  шума,  что  о   выстрелах  забываешь.  Этот замечательный метод был с успехом опробован твоей корреспонденткой!
Анна Франк

Понедельник, 5 июня 1944 г.

Дорогая Китти, Напишу  тебе  о  последних новостях  Убежища.  Во-первых,  ссора  между Дюсселем и Франками о  распределении масла. Во-вторых,  крепкая дружба между госпожой Ван Даан и вышеупомянутым господином—флирт, смешки, поцелуйчики.
У Дюсселя проснулся интерес к женщинам!
Ван Дааны не  хотят печь коврижку ко дню  рождения  Куглера, потому что сами коврижек не едят. Такая мелочность!
Наверху  хандра:  госпожа простужена. Дюсселя  застигли на употреблении дрожжевых таблеток,  которыми он не  поделился с нами. Пятая армия захватила Рим.  Город не пострадал  от бомб  и  не  разорен:  неплохая  пропаганда для Гитлера!
Мало овощей и картофеля, гнилой хлеб.
Схарминка,  наша новая  кошка, не  переносит перца. Она спит  на ящике, который  служит  ее  туалетом.  А  в  качестве  туалета  использует  ящик  с упаковочным материалом. Отучить невозможно.
Плохая  погода.  Не   прекращающиеся  обстрелы   Па-де-Кале   и   всего французского побережья.
Доллары продать  невозможно,  с  золотом еще  сложнее, и уже  видно дно нашей черной кассы. На что мы будем жить в следующем месяце?
Анна Франк

Вторник, 6 июня 1944 г.

Милая Китти, «This is  D-day» (17) - возвестило английское радио. И это так: сегодня началась высадка!
Еще по радио передали сообщения о тяжелых бомбардировках  Кале, Булони, Гавра,  Шербура  и  Па-де-Кале  и  о мерах  безопасности  для оккупированных территорий. Население в радиусе тридцати пяти километров от моря должно быть готово к обстрелам, по возможности англичане заранее сбросят памфлеты.
Согласно   немецкому  радио  английские  парашютисты   приземлились  на французском  берегу.  А  по сообщению Би-би-си: «Английские  десантные  суда сражаются с немецкой морской пехотой».
В девять  часов за завтраком мы все решили, что это пробный десант, как два года назад в Дьеппе.
Но  в десять часов английское радио  сообщило на немецком, голландском, французском и других языках, что  высадка  действительно началась! Значит, в этот  раз настоящая! В  одиннадцать часов—английская передача на немецком языке: речь верховного главнокомандующего генерала Эйзенхауэра.
Английская  передача  на английском  языке.  «This is  D-day».  Генерал Эйзенхауэр сказал французскому народу: «Нам предстоит жестокая битва, но она закончится победой. 1944 год—год полной победы. Желаю успеха!».
Английское  радио  в  час  дня:  11  тысяч  самолетов  стоят  наготове, совершают бесперебойные  полеты для  высадки  войск и обстрела тылов. Четыре тысячи  десантных морских судов,  не считая катеров,  непрерывно пристают  к берегу  между  Шербуром  и  Гавром.  Английские  и  американские войска  уже участвуют  в   ожесточенных  боях.  Также  передали  выступления  Гербранди, премьер-министра Бельгии, короля  Норвегии, Де Голля от Франции, английского короля и, разумеется, Черчилля.
P.S.  Все в  Убежище  чрезвычайно взволнованы!  Неужели, действительно, придет  долгожданное освобождение, которого мы так давно  ждем? Это  кажется слишком прекрасным и сказочным, чтобы  быть  правдой! Станет ли 1944 год и в самом деле годом победы? Мы этого еще  не знаем,  но надежда помогает  жить, придает  силы  и  мужество.  Мы  должны  быть готовы к предстоящим лишениям, страхам  и  горестям,  выстоять  их  достойно, сжав  кулаки, а не кричать от отчаяния. Кричать имеют сейчас право Франция, Россия, Италия, да и Германия, но не мы! О  Китти, самое замечательное  в  наступлении  это надежда, что мы скоро  увидим  друзей.  После  того  как ужасные  немцы  под страхом  смерти заставляли нас скрываться,  освобождение и встреча с друзьями стали основным нашим стремлением! Теперь главное—не евреи, а вся Голландия и вся Европа.
Марго говорит, что может быть, в сентябре-октябре я смогу пойти в школу.
Анна Франк
P.S. Я буду  держать  тебя в курсе  последних событий!  Ночью и сегодня утром  в тыл  немцев с самолетов  были спущены манекены и соломенные чучела, которые взорвались,  коснувшись земли. Также спускается много  парашютистов, они  вымазаны  черным,  чтобы  их ночью не  заметили.  Утром  в шесть  часов высадились первые десантники, а перед этим  на  побережье было сброшено пять миллионов килограмм бомб. Двадцать  тысяч самолетов вступили в бой.  Уже  до высадки  прибрежные  батареи  немцев  были  выведены из  строя,  образовался
небольшой  плацдарм. Все проходит  замечательно,  несмотря на плохую погоду.
Армия и народ объединены единой волей, единой надеждой.

Пятница, 9 июня 1944 г.

Дорогая Китти, Десант  проходит более, чем  успешно! Союзники заняли Байо, деревню  на французском  побережье, и  сейчас отвоевывают  Кан.  Задача  ясна:  отрезать полуостров, на котором  расположен Шербур. Каждый вечер военные обозреватели рассказывают об  энтузиазме и  мужестве  солдат,  о трудностях,  невероятных подвигах,  а также о раненых, которых уже перевезли в Англию—некоторые их них  выступили  по  радио. Вопреки скверной погоде налеты  продолжаются.  Мы слышали  по Би-би-си,  что  Черчилль сам хотел принять участие в высадке,  и отказался от  этого  лишь  под  давлением  Эйзенхаура  и  других  генералов.
Подумать только, какой он храбрый - ведь ему не меньше семидесяти!
Возбуждение немного  улеглось, и  все же мы  надеемся на победу к концу года.  Госпожу Ван  Даан  с ее  хандрой  вынести невозможно,  сейчас нытье о десанте сменилось  жалобами  на плохую погоду. Так  и  хочется посадить ее в
ведро с холодной водой на чердаке!
Все  обитатели  Убежища  за исключением  Ван Даана  и Петера  прочитали трилогию  «Венгерская  рапсодия».  В  этой  книге  рассказывается  о  судьбе композитора, виртуоза и гения  Ференца  Листа. Роман очень интересный но, по моему мнению, слишком много внимания уделяется женщинам. Лист был не  только великим  пианистом,  но  и  --  даже  в  свои  семьдесят  лет  -  величайшим соблазнителем  своего времени. У  него  был  роман  с  графиней  Мари д'Агу, Каролиной  Сайн-Витгенштейн,  танцовщицей  Лолой  Монтес,  пианисткой  Агнес Кингворт,  пианисткой   Софи  Ментер,  черкесской  княгиней  Ольгой  Яниной, баронессой Ольгой  Мейендорф, актрисой Лиллой (фамилию забыла) -  и  это еще далеко не полный  список. Страницы  книги, посвященные музыке и другим видам искусства, гораздо занимательнее. Героями книги являются также Шуман и Клара Вик,  Гектор Берлиоз,  Иоганнес Брамс, Бетховен, Иоахим, Рихард Вагнер, Ганс фон Бюлов, Антон Рубенштейн, Фредерик Шопен, Виктор Гюго, Оноре  де Бальзак, Гиллер, Гуммель, Черни, Россини, Керубини, Паганини, Мендельсон и еще многие другие.
Лист  был,  в общем, славным малым --  великодушным,  непритязательным, хотя и  чрезмерно гордым.  Он выше  всего ставил искусство,  обожал коньяк и женщин, не выносил слез, был истинным джентльменом, никому не мог отказать в услуге, презирал деньги, стоял за свободу вероисповедания и любил весь мир.
Анна Франк

Вторник, 13 июня 1944 г.

Дорогая Китти, Вот и прошел  мой день рождения. Мне исполнилось пятнадцать. Я получила довольно много  подарков:  пять  томов истории  искусств Шпрингера, комплект белья,  два пояса, носовой платок, две баночки йогурта,  джем, две маленькие медовые коврижки, ботанический справочник от папы и  мамы, браслет от Марго, душистый горошек от Дюсселя, блокнот от Ван Даанов, леденцы от Мип, сладости и тетради  от Беп и самое  главное  -- книгу  «Мария Терезия» и три  ломтика настоящего сыра от Куглера. Петер преподнес чудесный  букетик пионов; бедный мальчик из-за всех сил старался достать что-то особенное, но безуспешно.
Наступление по-прежнему проходит  удачно,  несмотря на  ужасную погоду, бесконечные штормы, проливные дожди и высокий уровень моря.
Черчилль,  Смэтс,  Эйзенхауер  и  Арнольд  посетили  вчера  французские деревни,  освобожденные  англичанами. Черчилль  побывал также  на  торпедном катере, обстреливающем берег: похоже,  что этому  человеку неизвестен страх, чему  можно  позавидовать!  Понять настроение  голландцев, находясь в  нашем укрытии,  непросто.   Конечно,  все  рады,  что   англичане  после   долгого бездействия, наконец, взялись за дело. Но многие глубоко заблуждаются, когда заявляют, что не желают английской оккупации. По  их мнению,  Англия  должна воевать, сражаться  и посылать на  гибель  своих  солдат  ради  освобождения Нидерландов и  других оккупированных  территорий.  А  после этого немедленно удалиться в свою разоренную и обедневшую страну,  выразив всем освобожденным государствам извинения и не предъявив прав на Индию. Только болван может так думать, и оказывается, таких болванов среди  голландцев немало.  Ведь что бы произошло с  Нидерландами и соседними странами, если бы Англия --  что часто предполагалось—заключила бы с Германией мир? Голландия стала бы немецкой, и баста! Всех нидерландцев, которые свысока смотрят на англичан, обвиняют их в трусости, ругают английское «стариковское» правительство, надо  хорошенько потрясти,  как  встряхивают  подушки.  Может,  это  поможет  их окончательно запутавшимся мозгам!
Меня переполняют  самые  разные  мысли,  обвинения, обиды  и желания! Я вовсе  не  так самоуверенна,  как думают  многие,  я  знаю свои бесчисленные ошибки  и  недостатки  лучше, чем  кто-либо,  но с тем отличием, что хочу их исправить, хочу стать лучше, и это мне уже частично удалось!
Я часто спрашиваю себя: почему же до сих пор все считают меня чрезмерно упрямой  и нескромной? Разве я так упряма? А может,  как раз  другие таковы?
Как ни странно это звучит, я не зачеркну последнее  предложение: я совсем не считаю  его  безрассудным.  Госпожа  Ван  Даан  и  Дюссель  --  мои  главные обвинители  -- не отличаются, как  известно высокой интеллигентностью,  и не побоюсь сказать,  что они  просто  глупы!  Недалекие  люди  обычно не  могут пережить, что  кто-то преуспевает лучше  их,  и лучший пример  того два наши вышеупомянутые глупца. Госпожа  Ван Даан считает меня  неумной,  потому  что сама тупее во много раз. Она обвиняет меня в нескромности, которой сама же и отличается;  считает мои платья  слишком  короткими,  в то время,  когда  ее собственные еще короче;  приписывает  мне упрямство,  хотя сама  многократно высказывает свое мнение о предметах, в которых совершенно не разбирается. То же самое можно сказать о Дюсселе. Но я не забываю свою любимую пословицу: «В каждом упреке есть доля правды» и признаю, что я, в самом деле, упряма.
В этом-то и сложность моего характера, что никто так часто не критикует и  не ругает  меня, как  я  сама.  А  если  мама  прибавляет  к  этому  свои рекомендации, и количество  проповедей становится непомерным, то я  теряюсь, начинаю противоречить, дерзить и возвращаюсь к любимому Анниному заключению: «Никто меня не понимает!»
Я  слишком  часто повторяю эти  слова,  но  разве  они  не  верны?  Мои самобичевания иногда достигают такой силы, что мне просто необходим человек, который  понял  бы  мой  внутренний  мир,  утешил меня, помог  разобраться в собственных мыслях. Увы, можно долго искать, но найдешь ли?
Я  знаю, что ты сейчас думаешь  о Петере,  не так ли, Кит? Петер  любит меня не как возлюбленный,  а  как  друг, и его привязанность растет с каждым днем.  Но вот  странно: что-то  разделяет  нас, и  я  сама  не  могу в  этом разобраться.
Иногда мне кажется, что я  уже меньше  привязана к нему, но это не так: ведь если  я два дня не была  наверху, то меня тянет туда с удвоенной силой.
Петер  добрый  и  славный.  Но  я не  могу отрицать,  что во многом  он меня разочаровывает.  Например, его неверие, бесконечные разговоры  о еде  и  еще многие  черты. Тем  не  менее,  я  убеждена, что  мы,  как и договаривались, никогда не  поссоримся. Петер  миролюбив, покладист  и  терпим. Он терпеливо выслушивает от меня замечания, которые ни за  что бы не потерпел  от матери.
Петер упорный и аккуратный, но почему он не пускает меня в свою душу? У него гораздо  более  замкнутый характер, чем у меня, но я знаю из опыта, что даже самым закрытым натурам в какой то момент необходимо кому-то довериться. И я, и  Петер выросли  и повзрослели в  Убежище,  и  сейчас  мы  часто беседуем о будущем, прошлом  и настоящем, но как я уже  сказала,  чего-то  главного мне недостает, а оно существует—я знаю!
Не из-за того ли, что я так долго сижу здесь в четырех стенах, для меня все больше значит  природа? Ведь  раньше меня мало интересовали небо, цветы, поющие птицы и свет луны. А сейчас иначе. Например, в Троицу, когда было так жарко, я  с трудом заставляла себя не спать до  пол двенадцатого, чтобы  еще раз увидеть луну через  открытое окно. И к  сожалению, напрасно, потому  что как раз из-за яркого лунного света открывать окно было слишком рискованно. Я раньше никогда  не спускалась  вниз, когда окна там  были открыты. Но темные дождливые вечера, непогода, бегущие облака так потянули меня, что впервые за полтора  года я решилась  взглянуть ночи в лицо. И после того  раза мне  так хотелось повторения, что это желание оказалось сильнее страха перед ворами и крысами. Я часто в одиночестве  спускаюсь в контору и из  окна директорского кабинета или кухни смотрю наружу. Многие люди любят природу, охотно спят под открытым небом; заключенные  или пациенты больниц с нетерпением  ждут выхода на волю, когда они снова смогут наслаждаться природой без ограничений. Но не так много людей, которые подобно нам, с нашими стремлениями и тоской, лишены того, что одинаково доступно всем бедным и богатым.
Нет, это не пустая выдумка, что взгляд на небо, облака,  луну  и звезды успокаивает  и  вселяет надежду.  Этот способ гораздо  лучше  валерьянки или брома,  он  помогает  смириться  с   настоящим  и   мужественно   переносить
предстоящие удары!
Но  увы, мне суждено  смотреть наружу через запыленные  и  занавешенные окна, что уже  не доставляет удовольствия. Природа—это единственное,  что не переносит подделок!
Один из  многих вопросов, которые  занимают в  последнее время:  почему раньше, да и сейчас женщина в обществе,  как  правило, стоит на более низкой ступени  по  сравнению  с  мужчиной.  Все признают  несправедливость  такого положения,  но  для меня это  недостаточно, я  бы  хотела  доискаться до его причины!
Возможно,  что  раньше   мужчины,   физически   более  сильные,   имели превосходство  над  женщинами: мужчина зарабатывал деньги,  зачинал детей, и был хозяином. Очень было глупо со стороны женщин допустить все это, ведь чем дольше  существует  правило,  тем  незыблемее  оно  становится.  К  счастью, благодаря образованию, труду  и прочему прогрессу у женщин раскрылись глаза.
Во многих  странах  они получили  равные  права  и осознали  (а  за  ними  и мужчины), как несправедливо  был  устроен мир, и теперь  современные женщины борются за свои права и полную независимость!
Однако это еще не все—женщину  еще  должны по-настоящему  признать и оценить! До сих  пор во всех частях  света  было принято  чествовать мужчин: солдатам и героям войны отдавали почести, превозносили  ученых, преклонялись мученикам...  Но  какая  часть  всего  человечества  признает  женщину,  как активного члена общества?
В книге  «Борцы за жизнь» есть рассуждения, очень впечатлившие меня:  о том, что женщина за свою жизнь испытывают больше страданий и боли уже только при родах, чем любой герой войны. И какую награду получает она  за пережитые мучения?  Если  она  становится  инвалидом после родов,  то она теряет  свою красоту,  а детей у нее отнимают. Женщины борются и страдают  за продолжение рода, и они намного отважнее  и мужественнее солдат и борцов за свободу с их пустым красноречием.
Я  вовсе не  против материнства,  ведь так задумано природой и  поэтому должно  быть  правильно. Я лишь осуждаю мужчин и весь мировой  порядок,  при котором огромный,  непростой  и в  то  же время прекрасный  женский  вклад в
общественное развитие никогда не ценился по-настоящему.
Я  также полностью согласна с Полем де  Крайфом, автором вышеупомянутой книги в том,  что даже самые цивилизованные  народы  рассматривают роды, как естественный  и обычный  процесс.  Мужчинам  легко  говорить,  ведь  они  не переживают тех же мук!
Я  верю, что в  течение следующего столетия  прежнее отношение  уступит место  уважению  к женщинам  и  восхищению перед тем,  как они  безропотно и достойно несут свой крест!
Анна Франк
 

Пятница, 16 июня 1944 г.

Дорогая Китти, Новая проблема: госпожа Ван Даан впала в тоску: только и говорит, что о пуле в лоб, тюрьме,  виселице и самоубийстве. Она ревнует Петера ко  мне  за то,  что  тот  уделяет мне  больше  внимания,  чем  ей. Дуется  на  Дюсселя, игнорирующего ее заигрывания. Боится, что ее супруг спустит меховую шубку за табак,  ссорится,  ругается,  плачет,  обвиняет  себя  же, смеется  и  снова затевает ссору. С этим вечно хлюпающим существом договориться невозможно. Ее никто не воспринимает всерьез: она бесхарактерна, всегда жалуется, к тому же перестала следить  за собой. И становится еще невыносимее,  поскольку  Петер дерзит,   господин  Ван  Даан  раздражается,   а  мама  иронизирует.   Ну  и обстановочка! Нет, выжить можно только, высмеивая  все  и не докучая другим!
Звучит  эгоистично,  но это единственное  лекарство  против жалости к  самой себе.
Куглера  посылают на  четыре  недели  на  земляные работы  в Алкмар, он пытается освободиться посредством справки от врача и письма с фирмы. Кляйман скоро ляжет в больницу  на  операцию  желудка. Вчера в  одиннадцать часов во всем городе отключили личные телефоны.
Анна Франк

Пятница, 23 июня 1944 г.

Дорогая Китти, Никаких  особенных  событий.  Англичане  начали обширное наступление на Шербур, по  мнению  Пима  и Ван  Даана,  к  10 октября нас точно  освободят.
Русские тоже  участвуют  в  этой операции, вчера они  начали  наступление на Витебск, точно три года спустя после нападения Германии.
Настроение Беп по-прежнему ниже нуля. У нас кончается картошка, поэтому мы решили разделить остаток  на  восемь  частей, и теперь каждый сможет  сам распоряжаться  своей  долей. Мип возьмет в понедельник  неделю отдыха. Врачи Кляймана  не  нашли  на  его  рентгеновском  фото  никаких  отклонений.   Он сомневается:  решиться  на  операцию или довериться  судьбе  и отказаться от лечения.
Анна Франк

Вторник, 27 июня 1944 г.

Милая Китти, Настроение приподнятое: дела  на  фронте развиваются как  нельзя лучше.
Сегодня захвачены  Шербур,  Витебск  и  Жлобин. Разумеется, много  трофеев и пленных.  Под Шербуром погибло  пять генералов,  двое  взяты в  плен. Теперь англичане могут  доставлять на сушу все,  что  хотят:  у них есть  порт. Три недели прошло после высадки, а  весь полуостров  Котантен в руках  англичан!
Огромный успех!
Все три последние недели не было ни дня без дождя и сильного ветра, как у  нас, так  и во  Франции,  но  это  не  помешало французам  и  американцам показать,  и  еще как показать свою силу! Фау-патроны (немецкое чудо-оружие) действуют  вовсю,  но  наносят  лишь  небольшой  урон  Англии,  зато   вовсю превозносятся немецкими газетами. Представляю, как немцы  трясутся от страха сейчас, когда большевистская опасность, действительно, приближается.
Всех  немецких женщин и  детей, не работающих на оборону,  эвакуируют с прибрежной полосы  в Гронинген, Фрисланд и Гелдерланд.  Муссерт (18) заявил, что если  наступление  дойдет до  нас,  то  он  наденет  военную  форму.  Не собирается ли этот толстяк воевать? Почему же он не сделал этого раньше—в России?  Финляндия  отказалась  в свое время от  заключения  мира,  и сейчас переговоры прекращены. Вот дураки, они еще пожалеют об этом!
Как ты думаешь, что будет с нами через месяц -- 27 июля?
Анна Франк

Пятница, 30 июня 1944 г.

Дорогая Китти, Отвратительная погода, англичане сказали бы «Bad weather  from one at a stretсh to the thirty June». Как тебе мой английский? Правда, неплохо? Чтобы это  доказать,  я  читаю  «Идеального  мужа»  со  словарем. Дела  на  фронте развиваются блестяще: Бобруйск, Могилев и Орша отвоеваны, много пленных.
Здесь все в  норме. Нытье продолжается, а наши  непоколебимые оптимисты ликуют.  Ван  Дааны колдуют с сахаром, Беп  сменила прическу,  а Мип ушла на неделю в отпуск. Это последние новости!
Мне пришлось  пережить удаление зубного нерва, да еще на переднем зубе.
Боль ужасная, даже Дюссель удивился, что я выдержала.  И  подумать только: у госпожи Ван Даан тоже разболелись зубы!
Анна Франк
P.S. Новости из Базеля: Бернд (19) сыграл роль трактирщика в «Минне фон Барнхельм». «Пробы начинающего артиста», - сказала мама.

Четверг, 6 июля 1944 г.

Дорогая Китти, Я  пугаюсь,  когда  Петер говорит,  что  в  будущем,  возможно,  станет преступником  или  спекулянтом. Конечно, он шутит, но по-моему,  сам  боится своего слабоволия. Все чаще слышу от Марго и Петера примерно следующее: «Мне бы  твои  сила,  воля,  энергия  и  целеустремленность...  Я  бы  тогда...!»
Действительно  ли  это мое достоинство,  что  я  не поддаюсь чужому влиянию?
Правильно ли, что исхожу лишь из собственных побуждений?
Честно  говоря, не  могу  себе  представить,  что  кто-то  признает: «Я слабый», и  при этом  слабым остается.  Ведь если  он это знает,  почему  не борется и не  закаляет свой характер?  А вот, что мне ответил Петер: «Потому что  так удобнее».  Такой ответ меня обескуражил. То есть как? Удобная жизнь обманщика  и  лентяя? Нет, не  может  быть,  чтобы  бездействие и деньги так прельщали.  Я долго  раздумывала  о том, что правильно ответить  Петеру, как заставить  его  поверить в себя и измениться к лучшему. Но не знаю, верен ли будет  мой совет.  Я  так часто представляла себе, что кто-то  мне полностью доверяется, но теперь, когда это произошло, понимаю, как трудно проникнуть в мысли другого и  найти  правильный  ответ. Тем более, деньги и  удобства  -- далекие и чуждые для меня понятия. Петер все больше ищет во мне поддержку, а этого не должно быть  ни при каких обстоятельствах. В жизни не просто встать на собственные ноги, да еще достичь цели, особенно с таким характером, как у Петера.
Я все сомневаюсь и уже долгие дни  ищу возражения против этого ужасного слова «удобно». Как доказать  ему, что кажущийся простым  и заманчивым  путь влечет на дно, где нет ни друзей, ни  помощи, и подняться откуда будет почти невозможно?
Мы все  живем, сами  не  зная, почему и зачем, и хотим счастья,  мы все разные, но в чем-то похожи. Мы, трое,  выросли в интеллигентной среде, у нас была возможность учиться, и мы вполне можем стать счастливыми, но ... должны сами этого добиться. Чтобы заслужить счастье, надо трудиться, быть честным и добросовестным, а не  лентяйничать  или  спекулировать.  Пассивность  только кажется приятной, но лишь работа приносит удовлетворение.
Я не могу понять  людей, которые не любят  работать,  но ведь Петер  не такой, у него просто нет ясной цели перед глазами, и он считает себя слишком ничтожным и  глупым. Бедный мальчик,  он до  сих пор  не  знает,  что значит делать счастливыми других, и  я  не могу его этому  научить. Он  не верит  в Бога, насмешливо высказывается об Иисусе Христе, богохульствует. И хоть я не фанатична в своей вере, мне  каждый  раз  больно подтверждение того,  как он одинок, убог и беден духом.
Религиозные люди могут гордиться  собой, потому  что вера в высшее дана не каждому. Совсем не обязательно бояться божьей кары после смерти и адского огня—в существовании ада и  рая вообще многие сомневаются. Но религия, не важно  какая, удерживает человека не праведном пути - не из-за  страха перед Господом,  а ответственностью перед  собственными совестью и честью.  Какими добрыми и прекрасными стали бы все люди, если бы они каждый вечер, перед тем как  заснуть,  припоминали  все события  дня  и оценили свое—хорошее  или плохое - участие в  них. Тогда невольно, с каждым днем, становишься  немного лучше и со временем достигаешь  чего-то значительного.  Этот простой  способ доступен всем, стоит небольших усилий, зато очень действенный. Каждый должен поверить в истину: «Силен тот, у кого чистая совесть!»

Суббота, 8 июля 1944 г.

Госпожа  Брокс приобрела на аукционе в  Бевервейке клубнику. Ягоды были доставлены  в  контору очень  запыленные, вперемежку  с  песком,  но зато  в огромном  количестве. Не меньше двадцати четырех ящиков для фирмы и для нас.
Сегодня же вечером мы законсервируем шесть банок свежих ягод и сварим восемь банок джема. А завтра утром Мип будет готовить джем для конторы.
В пол  первого,  как  только  за последним рабочим захлопнулась входная дверь, папа, Петер и Ван Даан бросились вниз по лестнице—за ящиками. Анна между тем набирала горячую воду из  крана,  а Марго  уносила  ведра. Все при деле!  С  каким-то странным  ощущением  я вошла  в заполненную народом кухню конторы:  там уже были  Мип, Беп, Кляйман, Ян,  папа, Петер - в общем, почти все обитатели Убежища и  их  помощники, и это среди белого дня! Шторы и окна открыты, каждый  говорит  в полный  голос,  хлопает дверями—у  меня  даже началась дрожь от волнения. «Собственно, скрываемся ли мы еще?» - спросила я себя. Наверно, такое же чувство я испытаю,  когда в действительности окажусь на воле. Набрав полную  кастрюлю, я  быстро  поднялась наверх, где в кухне у стола меня уже ждали. Мы принялись перебирать  и чистить ягоды—если можно так  сказать,  поскольку  больше  исчезало  во ртах,  чем  в  ведре.  Вскоре понадобилась новая порция клубники,  Петер побежал  за ней вниз, но тут  два раза  позвонили  во  входную  дверь,  и  все  работы приостановились.  Петер вернулся,  закрыв за  собой  нашу  потайную дверь. Мы топтались на месте  от нетерпения,  но не  могли пользоваться  водопроводом и  только  смотрели  на ягоды.  Святое правило:  «Посторонние в  доме—не открывать  краны» должно неукоснительно выполняться.
В час явился Ян и сообщил, что приходил почтальон. Петер  ринулся вниз, но новый звонок заставил его вернуться.  Я стала прислушиваться на лестнице: кто же пришел? В конце концов, мы с Петером подобно двум ворам,  перегнулись через перила,  пытаясь  разобрать  звуки  снизу. Так  как чужих  голосов  не доносилось, Петер осторожно спустился на несколько ступенек и позвал: «Беп!» Потом еще  раз:  «Беп!»  Но шум  снизу перекрывал его голос. Петер  дошел до кухни, однако  вскоре в панике  вернулся: Кляйман  предупредил  его,  что  в конторе ревизор.  Снова  дверь  на замок и томительное ожидание.  Наконец, в половине второго появился  Куглер. «Ах нет, и здесь  то же самое. Сегодня на завтрак я  ел клубнику,  Ян объедается клубникой, Кляйман смакует  клубнику, Мип  варит клубничный  джем, Беп перебирает ягоды. Хочу избавиться от  этого красного проклятья, поднимаюсь к вам, и что вижу? ... Клубнику!». Часть ягод закатали, но две банки открылись, и папа спешно приготовил из них джем. Днем еще четыре  банки  открылись: Ван Даан плохо их простерилизовал. Теперь папа каждый  вечер  варит  джем.  Мы едим кашу  с клубникой,  кефир с  клубникой, бутерброды с клубникой, клубнику на десерт...  Две недели перед глазами была сплошная   клубника,    но   наконец    запас   кончился,   и   теперь   все законсервированные ягоды стоят под замком.
«Слушай,  Анна, -  позвала Марго, -- мы  получили от  госпожи Ван Хуфен девять килограмм горошка». «Как любезно с  ее стороны!» - отвечаю я. В самом деле, любезно, но сколько  работы! «Утром в субботу все чистят горошек»,  -- объявила мама  за  столом. И, действительно, в субботу во время  завтрака на стол  водрузили  большую   эмалированную   кастрюлю,   доверху   наполненную стручками. Лущить горошек—скучнейшая работа, тонкую верхнюю кожицу  очень трудно  отделить,  но мало кто  знает, какая  она вкусная, нежная и  богатая витаминами!  Однако  эти  три   преимущества  теряют  свою  силу  перед  тем обстоятельством,  что  порция очищенного  горошка  в  три  раза  меньше  его первоначального количества в  стручках. Лущить горошек  -- работа, требующая точности  и терпения, она подходит скрупулезным  зубным врачам  или знатокам трав и пряностей, но не девочке-подростку. Это было ужасно! В  пол  десятого мы  начали,  в  пол  одиннадцатого  я  сделала перерыв, в одиннадцать  снова взялась  за  дело, но  в пол  двенадцатого уже вымоталась  из  сил.  У  меня буквально голова  закружилась от  вечной  однообразной  процедуры: надрезать уголочек, отделить кожицу, вытащить ниточку, выбросить стручок, и так далее, и  так  далее. Только  вертятся перед глазами  зеленое,  зеленое,  червячок, ниточка, гнилой стручок и снова сплошная  зелень. От отчаяния болтаю  всякий вздор, довожу всех до смеха  и чувствую,  как бесконечная тупость затягивает меня в бездну. Каждая очищенная горошина еще раз убеждает меня, что никогда, никогда я не стану только домашней хозяйкой!
В двенадцать мы, наконец, идем  завтракать, чтобы в  пол первого  снова засесть  за  стручки.  У  меня  начинается  что-то вроде  морской  болезни и кажется,  у  остальных  тоже.  В  четыре часа  я ложусь спать еще  во власти опротивевшего горошка.
Анна Франк

Суббота 15 июля 1944 г.

Дорогая Китти, Нам  из библиотеки  принесли  книгу  с  интригующим  названием  «Что вы думаете о современной девушке?» Сегодня я и хочу поговорить на эту тему.
Писательница  беспощадно критикует «современную молодежь», но  при этом не  отвергает  ее совершенно и не считает никчемной. Наоборот,  она уверяет, что  молодые, если захотят, смогут построить новый лучший мир, и что они  на это  способны,  но  вместо  этого  занимаются  пустыми  вещами,  не  замечая прекрасное вокруг.
При каждом новом абзаце мне все больше казалось, что он обращен  именно ко мне, что писательница  критикует меня.  Вот я и хочу наконец  выступить в собственную защиту. У меня есть одна особая черта, известная тем, кто хорошо меня знает: я могу смотреть на себя со стороны. Без предубеждений и поблажек я  ежедневно  сужу  о  том,  что  Анна  сделала  хорошо, а  что  плохо.  Это самонаблюдение прочно вошло  в привычку: стоит мне  произнести  слово, как я уже знаю,  верно  оно или ошибочно. Я очень  часто  порицаю  саму себя и все больше  убеждаюсь в справедливости папиных слов: «Каждый ребенок  должен сам себя  воспитывать».  Родители могут  лишь направить, дать хороший  совет, но истинное формирование  характера в  твоих собственных руках.  А ведь во  мне немало  жизненной силы, я молодая  и свободная и могу много вынести! Когда я открыла это в себе, то очень обрадовалась: я поверила, что не отступлю перед жизненными трудностями, с которыми каждому приходится сталкиваться.
Но  об этом я  уже говорила достаточно, а сейчас  хочу остановиться  на главе:  «Папа и мама меня не понимают». Родители всегда очень меня баловали, были добры и  ласковы,  защищали, в  общем,  делали  все,  что могут сделать
хорошие родители. Но несмотря на  это я долгое время чувствовала себя ужасно одинокой, заброшенной и непонятой. Папа все пытался усмирить мое своенравие, но безрезультатно. Я сама исправилась, учась на собственных ошибках.
Как же так случилось, что папа не смог поддержать меня, и его попытки - протянуть мне  руку помощи—окончились провалом? Папа выбрал  неправильный путь:  он всегда  говорил со  мной,  как  с  ребенком,  переживающим детские трудности.  Это  кажется странным,  потому что  именно  он уделял мне всегда столько  внимания,  и  как никто другой, сумел  заставить  меня  поверить  в собственные силы. Но одну  вещь он  не понял: как важно было для меня суметь преодолеть  трудности. Я  совсем  не  хотела слышать от него  утешения  типа «возрастные явления», «у других  девочек так же»,  «пройдет со  временем», я хотела, чтобы со мной обращались  не как  с одной из многих, а  как с Анной, личностью.  Пим не смог этого понять. И  еще: я не могу довериться тому, кто сам полностью не  раскрылся передо мной, а поскольку про Пима я почти ничего не  знаю,  настоящая  близость  между  нами невозможна.  Пим  занял  позицию умудренного  жизненным   опытом  отца,   который   тоже  когда-то  мечтал  и сомневался,  и сейчас  сочувствует  современной молодежи.  Но  по-настоящему понять меня он не смог, как не пытался. Это научило меня никому  не доверять свои жизненные наблюдения и  выводы, кроме дневника,  и иногда—Марго.  От папы я  скрывала то, что волновало меня, никогда не делилась  с  ним  своими идеалами и сознательно отдалилась от него.
Иначе  нельзя  было,  я  действовала,  исходя  из  собственных  чувств, возможно,  эгоистично,  но так  мне  было хорошо  и спокойно. Мои внутренний покой  и уверенность в себе достигнуты  с таким огромным трудом и еще так не прочны, что могли бы не выдержать  критики. А ими я бы не пожертвовала  даже для  Пима,  хоть это, может, и бессердечно  по отношению  к нему. Ведь  я не только  не  пустила   его  в  свою  внутреннюю  жизнь,  но   и  из-за  своей раздражительности отдаляюсь  от него  все больше. Как раз  этот вопрос очень мучает меня: почему я так злюсь на Пима? Я  его сейчас просто не выношу, его ласки кажутся  мне неискренними, и  мне  хочется,  чтобы  он оставил  меня в покое, пока я  не стану достаточно уверенной!  До сих пор не могу опомниться от  его  упреков за  то  жестокое письмо, которое я в запальчивости написала ему. Ах, как трудно быть сильной во всем!
Но это не самое большое мое разочарование. Гораздо больше, чем о  папе, я  мучаюсь мыслями о Петере. Я прекрасно знаю,  что сама завоевала его, а не он меня,  я  создала из него идеальную картину скромного, милого  и ранимого мальчика, так нуждающегося в  любви  и дружбе. И мне  самой  необходимо было выговориться перед кем-то!  Я  искала друга,  который поддержал  бы  меня, я проделала  большую  работу,  в  результате  чего  Петер  медленно, но  верно приблизился ко мне. После того, как я позволила ему выразить  свои дружеские чувства, наши отношения как-то незаметно стали более интимными, но сейчас  я осознала,  что этого нельзя было  допустить. Мы говорили на разные запретные темы, но не затрагивали того, что лежало  у меня на сердце.  Я до сих пор не могу понять  Петера:  или  он  такой  поверхностный,  или  застенчивость  не позволяет ему  раскрыться передо мной? Но  как бы то  ни  было, я  совершила ошибку:  позволив ему интимности, я закрыла путь  для развития нашей дружбы.
Он жаждет любви и с каждым днем привязывается ко мне все больше - я вижу его насквозь! Он счастлив каждый раз, оставаясь со мной наедине, для меня же эти встречи означают  новые напрасные попытки коснуться волнующих меня вопросов.
Петер и не сознает  до  конца, что я почти насильно притянула его к себе,  и теперь цепляется за меня,  а не знаю, как отдалить его.  Ведь я очень быстро поняла,  что  он  не  сможет  стать  мне  настоящим  другом  (согласно  моим представлениям о дружбе), и теперь хочу по крайней мере помочь ему вырваться из его ограниченного мира и почувствовать свою молодость.
«... Потому  что на самом деле одиночество в  молодости  острее,  чем в старости». Эту фразу я прочитала в какой-то книжке и нахожу ее очень верной.
Разве  взрослым в Убежище  труднее, чем детям? Нет,  как раз  наоборот.
Люди  постарше составили уже суждение обо всем и не колеблются в решениях. А нам,  молодым, вдвойне  тяжелее отстаивать  свое  мнение в  то  время, когда рушатся  идеалы, люди проявляют свою подлую сущность,  и нет  больше твердой веры в правду, справедливость и Бога.
И если кто-то все же  утверждает, что взрослым в Убежище тяжелее, то он не   имеет  представления  о  том,   какое  огромное  количество  трудностей наваливается здесь на нас, молодых. У нас еще слишком мало опыта для решения проблем, и если мы после долгих  поисков все  же находим выход, то  часто на поверку он оказывается ошибочным.  Сложность нашего времени в том, что стоит только   возникнуть   идеалам,  новым   прекрасным  надеждам,  как  жестокая действительность  уничтожает их. Удивительно, что я еще  сохранила  какие-то ожидания, хотя они и кажутся  абсурдными и неисполнимыми.  Но  я сберегла их несмотря ни на что, потому что по-прежнему верю в человеческую доброту. Я не могу строить  свою жизнь на безнадежности, горе и хаосе. Я вижу,  как  Земля постепенно превращается в пустыню,  и настойчиво  слышу приближающийся гром, несущий смерть, я  ощущаю страдания миллионов людей, и все  же, когда смотрю на небо, то снова наполняюсь уверенностью, что  хорошее  победит, жестокость исчезнет и мир восстановится.
А пока я не откажусь от своих идеалов: ведь могут прийти времена, когда их можно будет осуществить!
Анна Франк.
 

Пятница 21 июля 1944 г.

Дорогая Китти, Теперь  и  я полна надежд:  наконец-то  у нас,  действительно,  хорошие новости! Прекрасные новости! Самые лучшие! На  Гитлера совершено покушение - и  не  еврейскими  коммунистами  или  английскими капиталистами, а  немецким генералом,  графом  по  происхождению  и  к  тому  же  еще  молодым.  «Божье проведение» спасло  жизнь фюрера,  отделавшегося,  к  сожалению, несколькими царапинами  и ожогами. Несколько офицеров и генералов из его окружения убито или ранено. Главного виновника расстреляли.
Происшедшее  -  лучшее доказательство  того,  что множество  офицеров и генералов по горло сыты войной и хотят отправить  Гитлера ко всем чертям,  а потом установить военную  диктатуру, заключить мир с союзниками и  лет через двадцать  снова  начать  войну.  Возможно,  провидение  намеренно  отсрочило уничтожение  Гитлера,  поскольку  для  союзников  так  удобнее  и  выгоднее: «чистокровные» немцы сами поубивают друг друга, а русские и англичане смогут скорее восстановить свои города. Всему этому черед  еще не пришел, я слишком спешу  с радостными выводами.  И все же,  заметь:  то, что я пишу --  чистая правда.  Так что  в  порядке исключения,  я  не строю в этот раз несбыточных идеалов.
Далее Гитлер  проявил величайшую  любезность,  объявив своему верному и преданному народу, что с сегодняшнего дня все военные поступают в подчинение Гестапо, и каждый солдат, узнавший, что его  командир принимал участие в том позорном и низменном покушении, может собственноручно пристрелить его!
Хорошенькое  получается  дело! Представь  себе:  Пит Вайс  устал и  еле тащится в  строю,  за  что командир  прикрикивает  на  него.  А  Пит в ответ поднимает свой автомат  и  заявляет: «Ты покушался на фюрера, вот  за  это и
поплатишься!»  Раздается  выстрел,  и  высокомерный  командир,  осмелившийся приструнить Пита, перешел  в  вечную  жизнь  (или  в вечную смерть). В итоге господа  офицеры  наложат  в штаны  от  страха перед  солдатами,  оказавшись фактически  в  их власти. Ясны тебе мои фантазии, или  я совсем расшалилась?
Ничего не могу  поделать, мне слишком весело от мысли, что уже в октябре  я, вероятно, сяду за парту! Ах, да, я же обещала тебе не  загадывать вперед. Не сердись, пожалуйста, ведь не зря меня называют клубком противоречий!
Анна Франк

Вторник 1 августа 1944 г.

Дорогая Китти, «Клубок противоречий!»  Так  кончается предыдущее  письмо и  начинается сегодняшнее. «Клубок противоречий»  -  можешь ли ты  объяснить мне,  что это такое? Какое именно противоречие?  Это слово, как и многие другие, имеет два значения: внешнее и  внутреннее. Первое  означает: не соглашаться  с мнением других,  настаивать на своем, оставлять  за собой последнее слово, в  общем, все  мои  общеизвестные  и  малоприятные  черты.  Что  же  касается  второго значения, то об этом никто ничего не знает, это моя тайна.
Я и раньше говорила тебе, что моя душа как бы раздвоена.  Одна половина состоит из необузданной веселости,  насмешек, жизнерадостности  и главное— легкого ко всему  отношения.  И  еще  я не вижу ничего плохого  в кокетстве, поцелуях и недвусмысленных шутках. Именно  эта моя сторона бросается в глаза и скрывает другую,  которая намного красивее,  чище  и  глубже.  Та  хорошая сторона  закрыта для всех, вот почему лишь немногие люди относятся ко мне  с симпатией. Все  привыкли,  что  я  какое-то время  развлекаю других  подобно клоуну, после чего надоедаю им, и обо мне  забывают на месяц. Это напоминает мелодраму: глубоко мыслящие люди смотрят  ее, чтобы отдохнуть,  на мгновение отвлечься, а потом забыть—что ж, занятно, но ничего  особенного. Странно, что я тебе  такое  рассказываю, но  почему  бы и  нет, ведь  это правда. Моя легкая  поверхностная половина всегда затмевают другую, и поэтому  все видят именно ее. Ты не представляешь себе, как часто я пыталась оттеснить и убрать с  дороги  ту  Анну, которая составляет лишь  часть всей Анны, но ничего  не выходит, и я уже не знаю, как это сделать.
Я  очень боюсь, что  все, кто знает мою  внешнюю сторону, откроют вдруг другую, которая  лучше и прекраснее. Боюсь, что они  будут надсмехаться надо мной, сочтут меня забавной и  сентиментальной и уж никак не возьмут всерьез.
К тому, что меня не принимают серьезно, я уже привыкла, точнее «легкая» Анна привыкла и не очень переживает, но «глубокая» Анна для этого слишком ранима.
Когда  я, наконец, с трудом вытаскиваю «лучшую»  Анну на божий свет, то  она сжимается подобно стыдливой мимозе, и если ей надо заговорить, предоставляет слово Анне номер один и незаметно исчезает.
В обществе других  эта серьезная Анна еще никогда,  ни единого раза  не показывалась,  но в одиночестве  она почти всегда задает  тон. Я  в точности представляю,  какой хотела  бы быть, и какова  моя душа,  но,  к  сожалению, только я одна это и знаю. Именно поэтому другие убеждены  в  моем счастливом характере и не знают, что я нахожу счастье в своем внутреннем мире.  Изнутри меня направляет  «чистая» Анна,  а  внешне  все видят во  мне  развеселую  и необузданную козочку.
Как я  уже  не  раз  тебе  говорила,  я  не высказываю вслух того,  что чувствую,  вот  почему за мной установилась  репутация  всезнайки,  кокетки, обольстительницы  и  любительницы  глупых  любовных  романов.  Веселая  Анна смеется,  дерзит,  равнодушно  пожимает плечами  и  делает вид,  что  ей все безразлично. Но совсем иначе,  и  даже как  раз  наоборот  воспринимает  все серьезная Анна. Сказать по правде, меня ужасно огорчает то, что я затрачиваю
огромные старания, чтобы стать другой, но это лишь напоминает неравный бой с превосходящими меня вражескими силами.
И я  беспрерывно  упрекаю себя: «Вот видишь, чего ты  снова добилась: о тебе думают плохо, смотрят  с обидой и упреком, никому ты не мила. А все это потому, что ты не послушалась  совета  своего лучшего  ‘я'». Ах, я бы и сама
хотела ее  послушать,  но  ничего  из  этого  не выходит!  Если  я  тихая  и серьезная,  то  все  думают,  что я готовлю новую комедию, и  мне приходится отшучиваться.  Ну, а родителей моя внезапная  серьезность наводит на  мысль,
что  я  заболела!  Они  пичкают  меня  таблетками  против  головной  боли  и успокаивающими  травками,  щупают  пульс  и  лоб,  чтобы проверить,  нет  ли температуры, осведомляются, как  работает желудок, и в итоге заявляют, что у меня  хандра. Тогда я  не  выдерживаю и  начинаю  огрызаться,  а  потом  мне становится  ужасно  грустно. И  я снова принимаю легкомысленный вид, скрывая все, что  у меня на душе, и ищу способ, чтобы стать такой, какой я хотела бы и могла бы быть, если бы ... не было на свете других людей.
Анна Франк

На этом кончается дневник Анны.

Примечания
1. Рин-тин-тин—имя собаки из известного детского фильма).
2. C восьми вечера для евреев был установлен комендантский час.
3. В Голландии десятибалльная система оценок.
4. «Vice versa» - «наоборот» (латинский).
5. Бейенкорф - Известное название универмага в Нидерландах.
6. Имеется в виду двоюродные братья Бернд и Стефан.
7. Моф—прозвище фашистов у голландцев.
8. 10 мая 1940 года германские войска, нарушив нейтралитет, вторглись в Нидерланды. Страна  сопротивлялись в течение пяти дней. 15 мая нидерландские вооруженные силы капитулировали.
9. Части полиции, выслеживающие евреев во время фашистской оккупации.
10. Бабушка Франк была неизлечимо больна.
11. Традиционное голландское блюдо.
12. Часть Польши, отошедшая при ее разделе к Германии
13. Вид салата, употребляемого в основном в горячем виде.
14. Члены Нидерландского правительства.
15.  Моряк  Попай  --  сказочный  герой,  который,   наевшись  шпината, становился суперсилачом.
16. Жаргон: с унитаза.
17. День страшного суда.
18. Муссерт - руководитель нацисткой партии в Голландии
19. Бернд—двоюродный брат Анны. Послесловие Мирьям Пресслер (дополненное переводчиком).


Утром 4 августа 1944 года  между десятью и половиной одиннадцатого утра перед  домом  на  Принсенграхт  263  остановился  автомобиль.  Оттуда  вышел немецкий  офицер Карл  Йозеф  Зилбербауер,  одетый в военную  форму, и  трое вооруженных  голландских   сотрудников  Зеленой  полиции  в  штатском.   Без сомнения, кто-то выдал укрывавшихся в доме людей. Все они были арестованы, в том  числе их  покровители Виктор  Куглер и  Йоханнес  Кляйман.  Полицейские захватили также все найденные ими деньги и ценности.
Сразу  после  ареста   Куглер  и  Кляйман  были  доставлены   в   центр предварительного заключения, затем  помещены  в амстердамскую тюрьму,  а  11 сентября  1944  года  без  суда  доставлены   в  лагерь  для  заключенных  а Амерсфорте.
Йоханнеса  Кляймана  отпустили  18  сентября 1944  года  из-за  плохого состояния  здоровья.  Он  вернулся к  своей  службе в Опекте, где работал до самого дня своей  смерти. Он  умер 28 января  1959 года в конторе, за  своим рабочим столом.
Виктор Куглер  бежал из плена 28  марта 1945  года во время переправы в Германию. В 1955 году он эмигрировал в Канаду, где служил страховым агентом.
Он умер в Торонто в 1981 году.
Элизабет (Беп) Фоскейл после войны вышла замуж,  но ее  мужем  стал  не Бертус,  который по  мнению Анны Франк был  ее не достоин, а другой  молодой человек—Кор Ван Вейк. В 1947  году  Беп уволилась из  Опекты и  посвятила свою  жизнь семье. У Беп было четверо детей - три  сына и дочь. Она умерла в 1983 году.
Мип  Гиз  стала известна  на  весь мир как  спасительница дневника Анны Франк.  После  ареста обитателей  Убежища она нашла записки  Анны, позже она передала их ее отцу и помогла ему подготовить их  к публикации. До 1947 года
Мип оставалась служащей Опекты. В 1950 году на свет появился ее единственный сын Пауль. Мип Гиз умерла 11 января 2010 года, в возрасте ста лет, ее муж Ян скончался  семнадцатью  годами  раньше.  До последних  дней  своей жизни Мип отвечала на письма читателей дневника Анны, в 1987 году была издана ее книга «Воспоминания об Анне Франк».
Обитателей  Убежища  поместили после  ареста в амстердамскую тюрьму,  а четыре дня спустя доставили в Вестерборк: пересадочный лагерь для евреев.  3 сентября  1944 года,  последним транспортом  на  восток  их депортировали  в польский Освенцим.
Эдит Франк умерла 6 января 1945 года в женском лагере Освенцим-Биркенау от голода и истощения.
Герман Ван Пелс (Ван Даан) согласно сведениям нидерландской организации Красного  Креста  был удушен в газовой  камере в день прибытия  в лагерь,  6 сентября 1944 года. По воспоминаниям Отто Франка он погиб позже—в октябре или ноябре 1944 года—незадолго до того, как навсегда погасли печи газовых камер.
Августа Ван Пелс была сначала перевезена из Освенцима в Берген-Бельзен, затем в Бухенвальд, и 9 апреля  1945 года в Терезиенштадт.  Возможно, что ее трагические  скитания  на  этом  не закончились. Место  и дата  ее смерти не известны.
Марго  и  Анна  были   депортированы  в  конце  октября  1944  года   в Берген-Бельзен. Страшные антисанитарные условия  лагеря привели  к  эпидемии тифа, от  которого  погибли тысячи  заключенных, в  том числе  сестры Франк.
Первой умерла Марго, а спустя несколько дней Анна. Дата их смерти приходится на конец  февраля - начало марта  1945 года. Тела  обеих девочек,  вероятно, захоронены в  общей могиле Берген-Бельзена. 12  апреля 1945 года  лагерь был освобожден английскими войсками.
Петер Ван Пелс (Ван  Даан) был  депортирован  16 января  1945  года  из Освенцима в  австрийский Маутхаузен, где умер 5 мая 1945 года, всего за  три дня до освобождения лагеря.
Фриц Пфеффер (Альберт Дюссель) умер  20 декабря 1944 года  в концлагере Нойенгамме.
Отто   Франк,   единственный  из   обитателей  Убежища,  пережил   ужас концлагерей. После освобождения Освенцима русскими войсками он был перевезен в  Одессу, а затем в Марсель. 3 июня 1945  года Франк вернулся  в Амстердам, где  жил  и  работал до  1953 года, после чего эмигрировал в  Швейцарию.  Он женился вторично на Эльфриде Гейрингер, так же как и  он пережившей Освенцим и потерявшей  в лагерях  мужа и  сына. До своей смерти 19 августа 1980  года Отто Франк жил в швейцарском  городе Базеле, посвятив себя полностью изданию дневника дочери и сохранению памяти о ней.

 
 
 
 
 
 
 
 
   
<< стр. 1 2 3 4 >>  

 

Это место для Вашего баннера!

 

 
 
 
 
 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 
     
Малышам
Азбуки
Азбука онлайн
Азбука Е.М. Бём
Азбука А. Бенуа

Учимся счету
Цифры онлайн

Обучающие пособия в картинках
Овощи
Фрукты
Ягоды
Птицы
Насекомые
Обувь

Библиотека онлайн
"Рукавичка"
"Касьянка, Том и Плут"
"2 жадных медвежонка"
"Репка"
"Бабушка, внучка да курочка"
"Чудесные лапоточки"
"Слонёнок и письмо"
"Про козлёнка, который умел считать до 10"
"Привередница"
"Маша и медведь"

Методические обучающие пособия в картинках
Времена года
Времена года (бонус: цветочные феи в работах Сесили Мэри Баркер)

Знакомимся с Английским языком
Цветочный алфавит от Сесили Мэри Баркер

Конкурс
Моя знакомая фея

Постарше

Хочу всё знать
Космос
Cеверное сияние
Фото-дайджест 1 - поверхность земли из космоса
Фото-дайджест 2 - интересные фото космоса и планет
Немного о Луне.
Пословица в картинках
Поговорка в картинках
Пословицы о России, о Родине
Пословицы и поговорки и их толкование (значение)
100 японских пословиц и поговорок
Задания для самостоятельной работы:
Растолкуйте значение предложенных русских пословиц
Подберите русский аналог к японской пословице
Кремль
Оружейная палата
Исторические виды Кремля

Компьютерная грамотность
Компьютер в картинках
Словарь компьютерных терминов
 Интернет - словарь
Правила работы за компьютером
Осторожно! Интернет!

Английский язык
"Эльфийский " алфавит с Лорен Миллс

Конкурс
"Золушка"

Общая история
Историческая оловянная миниатюра

Техника и технологии
Термины и их значение
Металлургия в фотографиях
Как делают DVD-диски

Библиотека онлайн
"Бобик в гостях у Барбоса"
"Рифмы матушки Гусыни"
"Зоки и Бада"
"Ёжик в тумане"
"Кладовая солнца"
"Сказки" В.В. Бианки
"Золушка"
Адыгейские народные сказки
Маяковский для детей
Лесков "Неразменный рубль"
Коллекция иллюстраций к сказке "Золушка"

Обучающие пособия в картинках
Электрические приборы
Электрические приборы бытовые
Солнечная система
Космос

Большим

Юридический ликбез

Конституция Российской Федерации
Всеобщая ДЕКЛАРАЦИЯ прав человека
Основные государственные законы Российской Империи

Словари
Словарь эпитетов русского языка
Словарь компьютерных терминов
 Интернет - словарь
Словарь церковных терминов

Религии мира
Интересная статистика

Конкурс
Видеомы
Журавли

Английский язык
Название цветов (спектральных) в английском языке

Техника и технологии

Термины и их значение
"Ковчеги"
Дайджест - экологичные технологии 2010
Катамаран на солнечной тяге.
Дайджест № 1 2011
История бронежилета

Библиотека онлайн
Андрей  Андреевич Вознесенский
Евгений Александрович Евтушенко
Расул Гамзатов
В.Шефнер "Лачуга должника"
Н.Лесков "Очарованный странник"
 Законы Мёрфи

Математика
История математики
Математика Эшера

Россия - наша Родина

Русский язык
Старославянские алфавиты
Древнерусские рукописные книги
Словарь эпитетов русского языка
Словарь церковных терминов
Лох, мымра и другие.
История буквы ё.
Памятники старославянской письменности.
Библеизмы в нашей речи.

2011 - Год Российской космонавтики
Впервые в мире - даты и факты
Космонавт №1
Гагарин - фотогалерея
Документы о первом полете человека в космос
Музей РКК "Энергия" им. С.П. Королева
Мемориальный музей КОСМОНАВТИКИ
Первый искусственный спутник земли

Исторический костюм
Одежды Русскаго государства Солнцев Федор Григорьевич

Законодательные акты
Конституция Российской Федерации

Конкурс
Видеомы
Журавли

Красная книга России
Что такое "Красная Книга"
"Красная книга" в рисунках В.Горбатова

Библиотека онлайн
Андрей  Андреевич Вознесенский
Евгений Александрович Евтушенко
Расул Гамзатов
Н.Лесков "Очарованный странник"
"Кладовая солнца"

Великая Отечественная

Герои Великой Отечественной Войны
Галерея

Фронтовые фотокорреспонденты
Альперт Макс Владимирович
Кинеловский Виктор Сергеевич
Кудояров Борис Павлович
Струнников Сергей Николаевич
Халдей Евгений Ананьевич
Трахман Михаил Анатольевич
Редькин Марк Степанович
Кнорринг Олег Борисович

Плакаты ВОВ
Галерея

Библиотека онлайн
Дневник Анны Франк

Мир вокруг нас

С миру по нитке
Печальные истории с хорошим концом
Изобретения, пришедшие от природы
Фото необычных и забавных животных от "The Telegraph"
Макрофотографии грибов плесени


Экология
«Картины разрушения в абстрактном стиле»
Борьба с разливом нефти в Китае фоторепортаж
Репортаж из нашей АРКТИКИ
Ветромобиль

Что такое, кто такой
Что такое радуга
Что происходит внутри яйца фоторепортаж

Художественная школа

Каллиграфия
История и развитие
Шедевры каллиграфии
Николай Семёнович Самокиш (1860-1944)

Искусство плаката
История плаката
Дореволюционный Российский плакат

Конкурс
Каллиграфия

Своими руками

Мастера
Дворцы - скворечники.

Делаем сами
Делаем туес из бересты - сами
Делаем скворечник

Библиотека онлайн

Малышам
"Рукавичка"
"Касьянка, Том и Плут"
"2 жадных медвежонка"
"Репка"
"Бабушка, внучка да курочка"
"Чудесные лапоточки"
"Слонёнок и письмо"
"Про козлёнка, который умел считать до 10"
"Привередница"
"Маша и медведь"

Постарше
"Бобик в гостях у Барбоса"
"Рифмы матушки Гусыни"
"Зоки и Бада"
"Ёжик в тумане"
"Кладовая солнца"
"Сказки" В.В. Бианки
"Золушка"
Адыгейские народные сказки
Маяковский для детей
Лесков "Неразменный рубль"
Коллекция иллюстраций к сказке "Золушка"

Большим
Андрей  Андреевич Вознесенский
Евгений Александрович Евтушенко
Расул Гамзатов
В.Шефнер "Лачуга должника"
Н.Лесков "Очарованный странник"
 Законы Мёрфи

Великая Отечественная
Дневник Анны Франк

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 
©03.12.2010-12 Арсланова Элла.
Главная
Проект "Шанс"
Контакты
Помочь проектy
Новое на сайте
Моя страничка
Магазин
Rambler's Top100 Бесплатный анализ сайта
 
Сайт управляется системой uCoz